Он постоянно отмахивался или филигранно отшучивался – мол успеется еще! Зарплаты мне хватает, а в общаге веселее! Отец качал головой, а мама всегда была в стороне от таких разговоров.

Когда же началась перестройка, Антону стало совсем не до науки. Он продолжал числиться на кафедре только чтоб сохранить место в общаге, а сам постоянно либо где-то халтурил, либо был в поиске халтуры. Оно и понятно – у нас была семья, бабушка с дедушкой, которые нам помогали, и которых надо было поддерживать, дача и крыша над головой. Антону, парню из-под Тулы, без родственников в Москве приходилось гораздо туже.

Дневник, Большой Невер 1930е

Через 2 недели я сошел с поезда в Большом Невере.

В поезде сменилось попутчиков 10, не меньше. Были старатели, угощавшие коньяком и икрой в вагоне-ресторане, были и несчастные, бежавшие от голода в Сибирь на заработки, которых я из жалости подкармливал из своих скудных командировочных. Я прочитал половину вагона-библиотеки, наблюдал агитаторов с листовками и плакатами, просвещающих в таежной глуши преимущества Советской власти, недоступные местным неграмотным сибирским крестьянам, мылся в вагоне-бане на полузабытом полустанке, помогал чинить паровоз как мог, когда перемерзли патрубки на 45 градусном морозе.

Природа за окном менялась на восток. До Урала я ездил много раз – привычные занесенные снегом поля сменялись редкими березовыми перелесками, изредка пересеченными оврагами. Часто попадались села и деревни, все еще сверкающие маковками церквей, хотя в основном шпили и колокольни разобрали на кирпич, а сами здания переоборудовали в клубы, зернохранилища и другие полезные для народного хозяйства постройки. Из труб домов тянулся дым, топились печи и в воздухе витал запах березовых дров.

За Уралом становилось все холоднее, все безлюднее, все больше леса и меньше полей, пока, за Обью не началась сплошная тайга. Вековые ели трещали под сорокоградусными морозами, на ярком солнце светился снег, а наш паровоз, натужно грохоча, извергал клубы белого пара и облака черного угольного дыма, тянул и тянул наш состав на восток.

Мы миновали Байкал, который впечатлил меня неимоверно и жизнь совершенно покинула местность. По несколько сотен километров ни поселка, ни деревни – лишь пустынные платформы да разъезды. И скалистые тоннели, рукотворное чудо, проглатывающие поезд целиком с одной стороны горы и выплевывающие с другой.

Когда я вышел в Большом Невере, то понял, насколько я не подготовлен к этой местности. Мое пальто, шерстяной свитер и ботинки, спасавшие в Ленинграде в самые лютые метели, совершенно не могли противостоять местным морозам, пальцы в шерстяных перчатках тут же окоченели. Пришлось поставить чемодан на платформу, засунуть руки поглубже в карманы и скрючившись, дышать за пазуху, чтобы не терять драгоценное тепло.

Из поезда вышло много народу, разгружали мешки, коробки и тюки, на платформе царила форменная суматоха. Вдруг из этой мельтешащей толпы ко мне подошел здоровенный как медведь розовощекий мужик с улыбкой от уха до уха на круглом, как блин, лице и огненно-рыжей бородой.

– Сергей? – спросил он.

Я уныло кивнул

– Ну студееееент, – рассмеялся он беззлобно – инеем уже весь покрылся? – и он захохотал в голос. – Меня просили тебя встретить. Тебе повезло, как раз обоз на Незаметный пойдет.

– Андрей, – он ловко выдернул руку из овечьей рукавицы и протянул мне.

Одет он был не в пример мне. Валенки, тулуп ниже колена, ушанка, рукавицы.

Я, кое-как сняв перчатку, пожал его горячую руку. Тем временем я чувствовал, что пальцы на ногах начинают неметь от холода.