Она упёрлась лбом в окно и с тоской смотрела на купол церкви. Вечерело. Купол красиво подсвечивался лучами заходящего солнца и выглядел торжественно и величаво. Изредка с грустью в голосе тренькал колокол. Судя по безнадёжным интонациям, она заранее знала мой ответ, но не предложить этот вариант не могла. То ли до меня не до конца дошло, что это – финиш, то ли где-то в глубине души я ожидал чего-то подобного по окончании её отпуска, но всё, что я смог сказать:

– Ты правильно понимаешь. Конечно, я никуда не поеду. Кто я там буду? Никто!

– Как всё глупо получилось! Прости, я не хотела! Прости!

– В моей жизни счастье долго не селится. Так что – всё нормально. Спасибо за то, что позволила почувствовать себя человеком! Что у нас на прощальный ужин? – улыбнувшись, попытался пошутить я, хотя изнутри весь покрылся изморозью.

Она прижималась лицом к холодному стеклу окна, смотрела на закатную церковь и только шептала изредка:

– Прости… прости…

Она уехала назавтра в пять утра. Провожать её я не пошёл. Вообще прощаться не умею и не люблю. Попили кофе. Посидели молча, зажав эмоции в кулаки. Обнялись на десять секунд.

– Удачи! Не скучай!

– И тебе не кашлять! Спасибо за всё!

Она ушла твёрдой походкой. Я слышал, как по длинному коридору разлетается шорох её шагов. Всё тише, всё дальше. Потом хлопнула дверь в подъезде и наступила такая тишина, какую я слышал только в глубине заброшенной штольни в горах Кузнецкого Алатау: километр гранита над головой и никаких форм жизни. Звук захлопнувшейся двери был похож на выстрел. Снайпер выстрелил в меня. И попал. Я сполз спиной по дверному косяку на пол, закрыл лицо руками и умер.

Так что на её «Лексусе» я не то что не прокатился – я его даже не увидел. Позднее мы обменялись несколькими эсэмэсками. В первой она написала, что старше меня почти на год. В последней я прочитал:

Она отовсюду удалила свои страницы и попросила нигде и никогда не выставлять её фото. Я пообещал не портить ей карьеру. Ещё она попросила больше не звонить и не писать, потому что резать по живому – больно, но быстрее зарастает, чем регулярно ковырять старую болячку. И я заткнулся навсегда. Она – мужественная женщина и в прошлой жизни тоже, видимо, была самураем. А перед новым годом мне пришла посылка без точного обратного адреса. В посылке лежал деревянный волк, стоящий на камне и тоскливо воющий на Луну.

* * *

– Извини, но мне пора! Девушка, обсчитайте нас пожалуйста!

Рыжая замерла над фотоаппаратом и вдруг вся как-то сникла. Я рассчитался с официанткой, пожелал рыжей удачно реализовать неликвиды и съездить за хорошими фотографиями. Из той словно выпустили часть воздуха. Она погасла и просто смотрела в чашку перед собой. Даже волосы в неверном свете блядских лампочек казались не рыжими, а какими-то пепельными. Я прекрасно её понимал. Только помочь не мог ничем. Вернее, не хотел. В душе не трепыхнулось ничего, даже отдалённо похожего на жалость. «Нас не надо жалеть! Ведь и мы никого не жалеем…»

– Там дождь. Как же ты без зонтика? У меня есть зонтик! Давай я тебя провожу! – подскочила она, когда я уже двигался на выход.

Ночь съела город без остатка. На остановке парили над водой три нетрезвых человеческих силуэта. Дождь шёл слабее, выдыхаясь, но повсюду неслись бурные мутные потоки. Мы с рыжей шли прямо по тёплым лужам. Тротуар под ногами, покрытый слоем воды, дрожал в свете уличных фонарей. Повсюду журчало и капало. Лица её видно не было, и смутное пятно на фоне чёрного зонта мне вдруг показалось не таким уж чужим и противным. Хоть кто-то знакомый в полном мраке! Одно слово, один жест – и расставаться не придётся! А что если…