Хорошо, что у меня есть своя квартира и неизменная Т-9! За те полтора года, что я у неё не был, она изучила испанский язык, осилила всего Павича и Мураками, научилась играть на бирже, быстренько заработала на акциях почти полмиллиона и разменяла однокомнатную на окраине на двушку поближе к центру города. Но главное, что меня тогда спасло от голодной смерти – вскоре после ухода от Б-9 я в какой-то подворотне нашёл кошелёк с деньгами. Там оказалось целых триста шестнадцать рублей! Эти потерянные кем-то деньги попали именно к тому, кто в них нуждался больше всего! Короче, до светлых времён на сухарях и одноразовой лапше я продержался, хотя в тот момент снова хотелось повеситься. Но один раз я уже вешался после того, как меня бросила Н-1, и испытывать эти ощущения заново организм почему-то не хотел.

* * *

Я посмотрел на часы. На улице потемнело как-то несуразно рано, и пока я пытался понять – почему? – в крохотных окошках полуподвала внезапно стало совсем черно и ливануло так, что шум дождя заглушил джазовые рулады Би Би Кинга. Ведь хотел ещё взять с собой зонтик! Два раза на этой неделе брал – и, естественно, зря. А теперь придётся мокнуть. Да ещё эта женщина в белом не дай бог попросит проводить её до кровати и просушить все волосы полотенцем. Я снова оценил её как женщину и пришёл к единственному выводу: не моего поля ягода! Да, что-то в ней есть. Личико милое, если не смотреть на второй подбородок. Волосы – просто класс. Но этим плюсы ограничиваются. Конечно, можно настроить плуг на малую глубину, записать ещё одну мордочку в актив и постараться максимум за неделю забыть, запить, заспать то, что пять минут шептал ей сгоряча, а потом битый час выслушивал о несбывшихся надеждах. Но с годами азарта всё меньше, и уже не понимаешь, ради чего ещё одна звезда появляется на капоте твоего ржавеющего драндулета. И вообще не понимаешь – зачем весь этот карнавал. Одни маски, и кто за ними скрывается – не узнать никогда. Что они хотели от тебя, а что – ты от них – уже забылось, и хочется закрыть глаза и попросить главного машиниста жалостливым голосом: «Да выпустите же меня отсюда наконец! Я сел не в ту электричку!»

Рыжая что-то говорила про объектив, потом начала задавать на удивление умные вопросы по съёмке в темноте, съёмке на приоритете выдержки и диафрагмы, склейки панорамы. Говорила, что с Кипра хочет привезти хорошие снимки заката и какого-то известного храма, а не то, что прошлый раз она наснимала в Кракове: ни кожи ни рожи. Судя по её сбивчивому монологу, термины эти она прочитала только сегодня, мало что в них поняла, но к встрече со мной зазубрила. Сообразительная! И память неплохая! Ладно, поставим ещё один плюс.

Я заказал второй чайник с какой-то свежей сдобой и начал рассказывать азы фотографии. Она от сдобы решительно отказалась, достала блокнот, фотоаппарат, стала что-то зарисовывать, записывать, попросила не торопиться. Тыкала пальцем в разные кнопочки, спрашивала их назначение.

Про фотоаппараты я могу говорить долго, поэтому начал автоматом отвечать, объяснять, вдаваться в тонкости, а другим полушарием вспоминал Р-7.

* * *

Ровно через пятнадцать минут она вышла из ванны в бирюзовом прозрачном халате выше колен и скромно попросила включить какое-нибудь кино или музыку. Я включил видеоконцерт Стаса Михайлова – лучшее средство для размягчения любой женщины, – и мы забрались под одеяло. Она легла на спину и я снял с неё халат. От пупка до груди, словно пуговицы, через одинаковые расстояния на её смуглой коже белели четыре небольших круглых шрама, словно бы по ней дали очередь из автомата, проведя стволом сверху вниз. Ещё две продольные отметины находились ближе к подмышкам. Огромная грудь не теряла формы, как бы ни легла её хозяйка. На ощупь она напоминала мяч для очень большого тенниса, и так же слегка заскрипела, когда я надавил посильнее.