Когда я оторвала глаза от ноутбука, было далеко за полночь. Я с удовлетворением откинулась на подушку в надежде сладко проспать до утра. Однако поспать не удалось. Стояла такая духота, что даже без одеяла я была вся взмокшая от пота, глаза покраснели и чесались, кроме того, москиты набросились на нежную белую кожу, будто хищники на свежее мясо!

Наутро Кетрин была уставшей, разбитой и раздражительной.

В столовой, после скудного завтрака, она попросила ещё сока или воды, но ей вежливо отказали, попросив дождаться обеда.

Полдня она провела в своём шатре, проклиная Дика, Ирак с его ужасным по её мнению климатом, президента – за то, что выбрал такую неудобную страну для воплощения своих наполеоновских идей, и вообще всех, кто к этому хоть каким-то образом причастен!

Вскоре зашёл Джеймс и сообщил, что через час выдвигаемся в Багдад и можно принять участие в рейде. Настроение заметно улучшилось, руки затряслись от возбуждения, в зелёных глазах вспыхнул огонь азарта.

Кетрин собралась за 10 минут -убрала волосы под шлем, одела бронежилет, нацепила крупный бейдж «Пресса», вооружилась камерой и диктофоном. Колонна представляла собой два военных грузовика, спереди и сзади сопровождаемых танками Челленджер третьего поколения. Кетрин сидела на низких скамьях во втором грузовике от начала колонны и слушала свой бешеный пульс. От волнения ладони вспотели еще больше и в ушах гудело так, что Катя еле расслышала голос Джеймса: «Не волнуйтесь, на окраинах Багдада сейчас тихо, мы контролируем эту территорию. Это просто очередной проверочный рейд».

Въехав в город, мне позволили приоткрыть брезент и сделать снимки. То, что я увидела, повергло меня в шок. Это вовсе не освобождённый от тирана и ликующий по этому поводу город, как нам вещали из новостей. Это обломки былой жизни, грязь, нищета и безысходность.

Окна заколочены картоном, большая часть домов основательно разрушена, повсюду осколки, тряпьё, камни и кирпичи от бывших строений. Несколько худеньких ребятишек, играющих на руинах. Несколько фигур женщин, мешковатая одежда полностью скрывала их тело и голову, а также часть лица. Открыты были только глаза. Никогда не забуду выражение этих глаз. В них горел огонь ненависти и презрения. Они смотрели на меня с укором, и мне захотелось оправдаться, спросить в ответ: «Что я вам сделала? За что вы меня ненавидите?».

Я содрогнулась под взглядами этих женщин и машинально опустила камеру, почему-то почувствовав себя виноватой и вторгшейся в чужой мир.

Это не наша страна, не наша земля, а мы ходим и свободно передвигаемся по ней, устанавливая свои порядки. Какое мы имеем на это право? Конечно, я мало что смыслю в политике, но я верю своим глазам. Здесь повсюду витает дух смерти, я ощущаю его на своей коже! Эта адская смесь запахов дыма, пыли, пота, крови… Становится очевидным, насколько мы, люди, хрупкие и беззащитные перед ликом войны. Нет здесь романтики, нет победителей. Страдают все.

Мы вернулись в штаб, когда уже начало темнеть. Солнце плавно опускалось за горные хребты, окрашивая небо в сочный багровый и оранжевый тона. Здесь совсем другое небо, нежели в Штатах. За счёт большого свободного пространства, оно казалось бесконечным! Отсутствие небоскрёбов позволяло увидеть всю красоту и величие восточного заката. Потрясающая картина!

Но впечатление омрачало горькое послевкусие от сегодняшней поездки. Я не могла уснуть, несмотря на усталость. Перед глазами вновь и вновь мелькали картины раненого города. И глаза этих женщин. Чьих-то жен, матерей, дочерей или сестёр. Мне даже сейчас кажется, что я слышу их крики…