И грянул гром сверху и разорвал весь мир на куски, словно ветхую ткань. И прозвучало заветное слово, словно молния с неба: «Твоя жена Света ждёт тебя дома, мудак!»

Молния ослепляет меня и когда я вновь открываю свои заплаканные глаза, я вижу жену, лежащую напротив меня на кровати. Она медленно-медленно раздвигает свои ноги и перед моим взором предстаёт во всей запретной красоте темно-лиловая рана, отороченная кучеряво-рыжими волосами. Неудержимо тянет лизнуть её стыд, во чтобы-то не стало, лишь бы ощутить на губах солёный вкус и пряный запах её прелести. Это похоже на тягу мухи к срочному и пахучему нутру плотоядного цветка, заглатывающему свою жертву без всякой жалости: потому-что так устроена природа.

Ужиком ползу навстречу судьбе и ныряю в сладостное чрево жены, растворяясь в нем без остатка, возвращаясь к истокам моего бытия. У-у-у-у-х-х-х, хорошо! Ух-х-х, горячо! Горячая и влажная чернота заменяет мне всё: и мир, и сознание, отражающее этот мир. Меня нет, я лишь предчувствие грядущей победы над моим врагом, укравшим у меня то, чему нет имени.

Имена, имена, имена. И ни одного не помню. Время меняет всё, особенно мысли. Во мне нет никакой устойчивости, одна лишь измена. И вот я, такой ранимый, сижу на измене. Меня окружают одни фальшивые слова, значение которых я даже не знаю. Они кружатся вокруг, словно ветер, шелестят ускользающими смыслами. Выстраиваются в предложения, прочитать которые я просто не в силах. Бьются об меня, бьются словно прибой о берег. Меняют смыслы и формы.

Ромбы. Квадраты. Солдаты. Матросы. Лопаты. Папиросы «Флора». В конце концов, просто Аврора. Аврора? Аврора – это же заря!

Встала из мрака младая, с перстами пурпурными Эос. Эос? Эос – чем не Эрос. Заря новой жизни. Пена морская. Молва людская. И из этой пены выходит девушка. И это девушка Я. Афродита. Сущая Афродита. Само совершенство, обещающее блаженство. Афро и дита. Африканская Дита. Скандальная Дита фон Тиз. Одним словом, сплошной стриптиз.

Я выхожу из морского прибоя абсолютно нагая, с роскошным телом, с тяжёлой грудью и темно-коричневыми сосками, с упругими бёдрами. Моя нагота шокирует и восхищает. Толпа зевак на берегу не может отвести от меня глаз, жадно ощупывая все мои прелести липкими взглядами восхищенных мужей. Стряхнув воду, я медленно рас… и два… и-и-и-и, эх, все же расстёгиваю невидимую молнию от шеи до низа живота и сбрасываю с себя всю эту красоту как ненужный кожаный хлам, лошадиную сбрую, являя свой истинный облик худого мускулистого атлета с огромным алым копьём Париса, без жалости разящим женские сердца. С камушком вместо сердца в груди.

Моё орудие страсти обращает в паническое бегство толпу испуганных горе-героев, сразу же растерявших всё свое достоинство, приманивая на их место эскадрон девиц-кобылиц, неистовых и блестящих, подвижных как ртуть. И столь же опасных в своей красоте. Они, словно назойливые мухи, облепляют меня со всех сторон, досаждая и раздражая.

Все плотнее и плотнее сжимая кольцо вокруг, пока в отчаянии я прошу у них пощады, падая на колени ниц. «Цыц, цыц, цыц», – воркуют они между собой, словно стая голодных голубок, спонтанное сообщество разноцветных юбок. И вот я инстинктивно ныряю под одну из них, уклоняясь от завистливых глаз, спасаясь от смелых и бесстыжих проказ соперниц случайно подвернувшейся длинноногой защитницы моего маскулинного промискуитета.

Сидя под женской юбкой, любой автоматически получает иммунитет от публичного унижения своего достоинства. Всё, что я могу, это кричать, призывая: «Помогите отомстить врагу. Он у меня похитил то, ради чего меня мама родила. У меня нет сердца!»