– Не напрасно ты обратился за дочь свою Яир. Перестань бояться и не отчаивайся. Только веруй, так же сильно, как до того, как пришёл ко мне. И исцелена будет. То, что кажется совершенно невозможным для людей, возможно Отцу моему Небесному. Всё можно смело встретить и всё преодолеть под сенью руки Его. Идём.

И они направились к дому. А за ними следовала толпа народу.

Уже издали они услышали многочисленные, пронзительные свирели. Скорбные, меланхоличные, резкие звуки вызывали в сердце горечь безысходности. А подойдя поближе, уже расслышали завывания и причитания приглашённых, наёмных плакальщиц. Как только Яир с учителем вошли во двор, то женщины, завидев их, подняли жуткий вой и плачь, ударяя себя в грудь в знак печали. Но это было не искреннее их горе, а только лишь дань традиции. Да ещё и потому, что за эту работу им хорошо заплатят. У наёмных нет сострадания, а есть только профессиональное чутьё.

В каждой общине были такие женщины. Как только кто-либо входил, чтобы выразить своё сочувствие и соболезнование, эти женщины начинали издавать громкий плачь и стенания. Чтобы новопришедшие могли ещё проще пролить свои слёзы со скорбящими родственниками. Эти женщины знали всякие подробности каждого человека, и сразу, без всякой подготовки, начинали рыдать. Приводя имена их недавно умерших родных и близких. Тем самым задевая сердце каждого. И каждый, вспоминая своих, плакал уже совершенно искренне и о чужих.

Во дворе было много соседей, которые пришли принять участие в похоронах. По традиции предать тело земле необходимо было не позже вечера дня смерти. Если больной жил ещё до захода солнца.

– Всё готово к выносу, – подошёл к Яиру какой-то иудей. – Покойницу обмыли и одели как невесту. Потому как она не смогла выйти замуж. Ждали только тебя. Прошу, не затягивай прощание. Поскольку задержка похорон это только дополнительные мучения для её души.

– Ты всю воду вылила? – шёпотом спросила одна иудейка другую.

– Конечно. Убрали всю воду из дома и у соседей из трёх ближайших домов. Ведь ангел смерти наносит свой удар мечём, предварительно погруженным в находящуюся поблизости воду.

– Хорошо, – одобрительно кивнула первая.

– Зачем вы подняли смятение и оплакиваете ранее положенного? Это дитя не умерло, но заснуло, – возвысил свой голос Йешуа.

– Яир, ты кого с собою привёл? – моментально смолкли все рыдания, а глаза просохли. – Кто это такой, чтобы такое говорить?

– По виду вроде бы взрослый иудей, а по разуму словно чадо неразумное, – стали насмехаться над ним плакальщицы.

– Ступай домой, блаженный, и не мешай нам исполнять положенное.

– Мы прекрасно видели, как её омывали двумя вёдрами воды. Её душа уже покинула тело.

Шимон, сжав кулаки, сделал шаг вперёд, но Йешуа его удержал.

– Насилие не приемлемо в Царствие Небесном. Оставь их.

– Послушайте меня, – обратился он к ученикам. – Я не хочу, чтобы народ толпою вваливался в дом порядочного иудея, когда у них и так тяжко на сердце. Поэтому полагаюсь на вас и ваше убеждение людей. Не допускайте никого внутрь, пока мы не выйдем оттуда.

– Пётр, Йаков, Иоанн. Идёмте со мною, – кивнул при этом учитель хозяину дома. И они вошли внутрь помещения.

Внутри тоже присутствовали плакальщицы, которым Йешуа велел удалиться и те молча послушались. Пройдя дальше, они вошли в комнату скорби.

Окно было распахнуто настежь, но любопытствующих под ним не было. Слева за дверью стояла лавка, где сидела поникшая мать с опущенной головой. Ворот её одежды был также разорван «печатью горя». Чёрное одеяние было одето задом наперёд, чтобы разрыв одежды не оголял грудь. Рядом с ней сидела женщина, читающая псалмы Давида.