Судьба Симеона во время династического кризиса выявляет значение случившегося в 1575 году: восшествие на престол было освящено божественной легитимностью, поскольку подлинный царь может прийти к власти лишь по Его выбору. Другими словами, устроитель этого «маскарада», первый русский царь, в глазах подданных занял место Бога, так как был правомочен выполнять те функции, какие считались прерогативой последнего. В момент становления русского самодержавия царя с Богом связывали изоморфные отношения.

Традиционное перенесение на самодержавие характеристики «абсолютистская», которую применяют к французской монархии XVII века, вызывает множество вопросов. Во времена Ивана Грозного Франция представляла собой «умеренную» монархию, где законодательная правоспособность короля и отправление им властных полномочий были уже не первый год ограничены совещательными функциями, которыми наделялись промежуточные органы управления королевства. Знаменитые ордонансы XVI века явились реакцией на требования генеральных штатов. Развитие права привело к торжеству закона, которое, безусловно, стало результатом усилий «абсолютного» монарха; но монарх был абсолютным только в том смысле, что всегда имел возможность, действуя в законной форме, издать новый закон, отменявший действие старого. Ни идея управления русским государством XVI века, ни ее воплощение не позволяют уподобить Думу или Земский собор французским государственным институтам той эпохи. Со времени появления «Республики» Жана Бодена (современника Ивана IV) король не мог принимать тот или иной закон по своей прихоти: он должен был уважать, с одной стороны, природные и божественные законы, а с другой – «фундаментальные законы королевства». Французская концепция абсолютной монархии даже отдаленно не напоминает произвол.

В Московском царстве переворачивание норм с ног на голову производилось ради их укрепления: лишая себя видимых атрибутов власти на время правления Симеона, Иван подчеркивал свое право на царствование, предопределенное Божьей волей, и тот факт, что это право не обусловлено никакими формальными качествами. Инверсия делает невозможным ясные и позитивные критерии легитимности поведения царя.

Переворачивание норм – это способ управления людьми, лишающий их возможности оценивать такое управление. Именно так работает модель самодержавного господства.

Одним из самых непредвиденных последствий царствования Ивана Грозного стало коллективное освоение приемов, стирающих грань между настоящим и ложным. Умышленное стирание границы между ними предопределило структуру самодержавия, наполнив ее концептуальным содержанием, которое веками оставалось неизменным.

Стирание границы между истинным и ложным выражалось также в мифологизации родословных царя и знати, а также истоков царского титула. В Москве XVI века царский титул был поднят на невиданную прежде высоту, а сочинять мифические родословные стало обыденной практикой.

Поиск великих предков был для европейских аристократов и монархов общим явлением, что не исключало местных особенностей. Царский титул должен был, с одной стороны, символизировать равенство великого князя с германским императором, а с другой – полный суверенитет Московского государства. В соответствии с представлениями той эпохи подобная легитимность зависела от степени благородства и древности княжеского рода. Чтобы стать королем, нужно было быть человеком королевских кровей. Чтобы стать «королем королей» – императором или царем, – нужно было вдобавок быть коронованным представителем какого-нибудь легитимного органа: на католическом Западе таковым являлся папа, на православном Востоке – константинопольский патриарх. Что касается суверенитета государства, то его обоснование покоилось прежде всего на древности происхождения и преемственности институтов. Прошлое выступало на передний план.