Она стояла у стены, кусая губы, и выглядела взволнованной. Моему воспалённому сознанию показалось, что сейчас она стала ещё красивее. И где-то в тёмном уголке моей души из тлеющих углей вспыхнул огонёк, согревая меня изнутри. Я едва совладал с собой, чтобы перебороть улыбку, которая грозилась вот-вот выползти на лицо. Пришла, озаботилась моим здоровьем. Неужели переживала?

– Йен, твоё состояние вызвано переутомлением. Очевидно, ты позабыл все мои рекомендации и изводишь себя нагрузками, – нравоучительно начал доктор, после того как оставил моё бедро в покое, – такими темпами ты не ускоришь выздоровление, а оттянешь.

Мужчина говорил много, долго, нудно, стараясь донести до меня кажущуюся ему простую истину о том, что моё выздоровление не моих рук дело, а времени. А я никому не мог позволить решать свою судьбу. Я должен был бороться, а то, что предлагал мне этот человек, всё равно что опустить руки и ждать неизвестности.  

Ярость разрывала меня изнутри, кровь кипела в жилах, а я не имел возможности выплеснуть свою злость вовне. Она скапливалась, сосредотачиваясь где-то в груди, обостряя моё состояние.

Врач собрал свой чемодан и, попрощавшись, покинул комнату. Вслед за ним ушла и Теа, оставив меня наедине с чувством горького разочарования от того, что я не способен ни на что повлиять. Моё тело стало моей клеткой.

Поднявшись с кровати на костылях, я принялся озираться по комнате в поисках мишени для битья. Плевать на всё вокруг. Хотелось крушить, рвать, бить. Нутро будто горело и вибрировало от потребности спустить пар. Перевернув костыль, взявшись за платформу для опоры, я принялся разносить комнату. От моих ударов летели щепки, превращая дорогую мебель и предметы интерьера в хлам на выброс.

В голове так гудело, что я даже не услышал, что в комнату кто-то зашёл. Обернулся лишь интуитивно. Теа стояла, вжавшись в дверь, смотря на меня глазами, полными ужаса. Тяжело дыша, я продолжал сжимать своё импровизированное оружие и на мгновение представил, каким она сейчас меня видит. Парня с совершенно дурными глазами, ставшими теперь красными от полопавшихся капилляров, со стекающей по виску каплей пота, оказавшегося посреди разрухи, которую устроил сам. Я не рассчитывал на свидетелей, когда дал волю чувствам.

 – Что ты тут забыла? – мой голос резок и груб. И на и без того испуганном лице мачехи появляется совершенно отчаявшееся выражение.

– Ты сегодня не ел, я принесла тебе суп, – тихо поясняет, кивая головой в сторону оставленного на полу подноса, рядом с почившим столиком, ножки которого валялись неподалеку, – и хотела обсудить список гостей на твой день рождения...

Я бросил костыль в сторону, подходя к ней без опоры и ощутимо хромая. То ли пират, то ли дебил. Остановился от девушки на расстоянии одного шага и впился недобрым взглядом. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами и будто перестала дышать.

– А ты решила обо мне позаботиться?

Теа в ответ лишь облизывает пересохшие губы, молчит, но ресниц не опускает. И от нашего зрительного контакта мой начавший успокаиваться пульс вновь ускоряется.

На ней шёлковый топ с тонкими бретелями и, кажется, никакого нижнего белья. От этого открытия я втягиваю воздух через нос и дотрагиваюсь до неё раньше, чем понимаю, зачем я это делаю. Моя рука скользит от тонкого плеча, задерживаясь на короткое мгновение на шее. Теа вздрагивает, приоткрывает рот, точно захлёбываясь от моих прикосновений. Зарываюсь пальцами в её волосы и, сжимая их, тяну девушку на себя, так что она приподнимается на носочки.

Мои губы касаются её, и я скольжу по ним, ощущая то, насколько они нежные, и нестерпимо желая большего, нежели этот невинный недопоцелуй. Мне хочется погружаться в её тело языком и членом, пока мои прикосновения не сотрут с неё следы других мужчин. И больше всего – моего отца.