— Айрис! Ты долго и чем так прогневила Берту, она злая как бешеный пёс! — рявкнул в своей обычной манере Луис, напугав кроху.

— Не кричи и дай чаю, ещё жаркое и пирог, — шикнула на мужчину, кивнув в сторону ребёнка, — с утра не ел.

— Хм… а Берта знает?

— Сказала, вычтет из моего жалования, — хмыкнула, усаживая сжавшего в комок малыша на табурет, подальше от жара очага, поближе к столу с печёным мясом и пирогами.

— Ты же копила, — напомнил Луис, подавая большую кружку с чаем, — хотела в столицу отправиться.

— Ну…

— Айрис! Тебя Берта зовёт, говорит, чтобы шла в комнаты, — не дала мне закончить Ганна, работающая в трактире и уборщицей, и прачкой, и на кухне Луису помогала, когда прошлая я в зале, видно, клиентов развлекала.

— Луис, после поговорим, — отмахнулась от ставшего вдруг заботливым дядюшкой, мужчины, накладывая жаркое в чашку, прихватила кусок пирога с мясом и яблоками, поставила на поднос, позвала ребёнка, — пойдём ко мне в комнату.

Кроха оказалась смышлёным малым, взяв обеими ручками большую кружку, она медленными шажками, чтобы не пролить чай, отправилась за мной.

— Поешь и отдыхай, — проговорила, пододвигая табурет к кровати, на который поставила поднос с едой, — сейчас ведёрко принесу, чтобы в туалет не бегал через зал. Я тебя закрою, не испугаешься?

Малыш едва заметно покачал головой, так и не взглянув на меня.

— Тогда я пошла, отдыхай, — медленно поднесла руку к голове малыша, чтобы пригладить взъерошенные волосы, но не решилась, вдруг испугается, — я буду заглядывать к тебе, а пока мне нужно работать.

Покидала тесную каморку, где оставила ребёнка, уже зная, что дальше делать...

День за работой пролетел незаметно. Быстро убрав комнаты, чтобы не раздражать лишний раз хозяйку, я заодно прихватила с собой чистое полотенце, уверенная, что заселившийся постоялец обойдётся и одним. Там же в комнате, меняя грязные простыни на чистые, я «неловко» разорвала одно из них. Пришлось, конечно, выслушать истеричный визг тётушки Берты и не донести кусок ткани до Ганны, на теперь мне есть из чего сшить мешок. Время от времени заглядывала в свою каморку, проверить, как там малыш, я видела всю ту же картину. Свернувшись на кровати клубочком, уткнувшись носом в подушку, ребёнок спал, иногда судорожно всхлипывая и вздрагивая во сне.

— Где спал ребёнок? — спросила у тётушки, остановив её у порога кухни, — там есть её вещи?

— Какие вещи у приблуды? — рассмеялась хозяйка, хриплым голосом.

— И всё же, где? — преступила ей дорогу, не дав пройти.

— В чулане. У меня, что комнат свободных полно? — рыкнула тётка, больно толкнув меня в грудь, — коробку поставила, шкуру дала, чтобы мягче было и не мёрзла.

— Ещё раз тронешь меня, руку сломаю, — произнесла, холодно взглянув на хозяйку, с трудом сдерживаясь, чтобы не набросится на свою обидчицу.

— Что? Да я…, — задохнулась женщина, сжав кулаки так, что побелели костяшки, — из кухни не выйдешь больше! Думала, хватит с тебя наказания, но, видно, тебя жизнь ничему не учит.

— Где чулан? — прервала горластую.

— У бань, — бросила тётка, рванув к себе в комнату. Хитрая, подлая баба, которая всегда боялась вступать в спор, пакостила исподтишка. Пугая своих работников, что выгонит на улицу, никогда этого не делала, зная, что в это злачное место к ней больше никто не придёт. Казалось, что в трактире «У тётушки Берты» собрались отверженные со всего городка и им просто некуда податься.

Чулан находился в подвале. За его стеной были бани, где постояльцы и местные девицы, намывали свои тела. Однажды зайдя туда, я больше не спускалась. Грязь, вонь, стоячая вода на полу жёлтого цвета и плесень на стенах. Как в таком месте мыться, я себе с трудом представляла. Поэтому поднималась пораньше, подпирала двери кухни и мылась там. У очага было достаточно тепло, вода успевала за ночь остыть до приятной телу температуры, а прихваченное с комнаты мыло неплохо пахло мятой.