– Готово, – произнесла, поднимаясь с табурета, тряхнув головой, избавляясь от жуткого наваждения. Я подтолкнула ведро Луису, решила, что уже пора изменить хоть что-то в ставшей уже привычной жизни, добавила, – мне надо выйти.
– Недолго, а то Берта будет орать, – предупредил Луис, слегка поморщившись. За эти, казалось бы, бесконечные дни мы успели подружиться. Я не рвалась в зал, стараясь вообще меньше появляться в нём, не возмущалась и выполняла всю работу, порученную поваром.
– Хорошо, – кивнула, вытирая руки о грязный фартук, – прикроешь?
– Двадцать головок лука, – тут же выставил счёт Луис, зная, что вот его-то чистить и крошить я не любила.
– Хм… тогда не надо, – хмыкнула, покидая жаркое помещение.
В зале уже не было свободных мест. В дальнем углу тёмного помещения два стола были сдвинуты суровыми на вид мужиками – охрана частого гостя трактира «У тётушки Берты». Невысокий упитанный старичок перевозил огромные, битком заполненные чем-то мешки в соседний город и частенько останавливался в трактире выпить пару кружек пива. За столом у окна спиной к выходу устроился щуплый, с длинными засаленными волосами парень, время от времени навещавший нашу хохотушку Розу. Высокую, тучную с рыхлым телом девушку, которой всё никак не удавалось вывести свои веснушки. У столика, приютившего возле барной стойки, темноволосая с выдающимися нарумяненными скулами Лилия, чуть выдвинув оголённую ногу, склонилась так, чтобы была видна её грудь, соблазняла местного констебля. Вороватого, любящего выпить, но щедрого и ласкового ухажёра. Вероятно, сегодня выпала её очередь идти с ним в комнату. А значит, Мальва, пухлая, больше похожая на шарик с ножками, женщина, с редкой шевелюрой блёклых волос, сквозь которую виднелась кожа, ночью снова будет распевать похабные песни. Всё это я узнала, наблюдая и слушая рассказы рыдающих девиц, который несколько раз в день забегали к нам на кухню.
– Айрис! Тебя никак из кухни выпустили, – проворковала Мальва, скатываясь со второго этажа, – нос воротишь и всё надеешься приличного мужика здесь отхватить.
– Какое дело, – огрызнулась в ответ, уже зная, что в этом месте уважают только силу.
– Так и останешься нищей приживалкой у тётки, – язвительно бросила растрёпанная после бурно проведённого времени, женщина, так щедро замазывающая белилами морщины, что, казалось, стукни и всё осыплется, – мне б твоё молодость и красоту, уж я бы не сидела здесь.
– Но у тебя этого нет, – ответила, насмешливо улыбнувшись, – иди, отвар выпей, изо рта помоями несёт.
– Ты…, – задохнулся от возмущения шарик, но быстро сдулась.
Я была искреннее рада, что продолжать этот бессмысленный разговор Мальва не решилась, а гордо вскинув голову, так что стала видна розовая кожа на её затылке, поплыла на кухню. Я же поспешила к парадному выходу, ощущая смутную тревогу и охватившее меня волнение. На мгновение замерев в нерешительности, у повидавшей жизнь двери, дрожащими руками коснулась щербатого, потрескавшегося от времени дерева, с силой толкнула её.
Солнце! Первое, что я увидела, это было солнце. Ослепительное до рези в глазах… оно ласковым теплом погладило моё лицо, шею, немного припекло слишком оголённую грудь… А потом ветер, чуть прохладный, пахнувший морем и приторной сладостью цветов, он взъерошил мои волосы и ловко стряхнул пыль и крошки с подола платья.
За дверью трактира бурлила жизнь, другая, насыщенная светом и красками. С совершенно иным шумом и запахом. Застыв на пороге, я смотрела как женщины, одетые в куда скромнее наряды, чем мой, спешили по своим делам. Мужчины большей частью на улице отсутствовали. Несколько мальчишек играли возле двухэтажного дома, кидая длинную палку в сложенные башенкой камешки. Два пса, со стороны наблюдали за ребятнёй, но близко подходить не решались. В окне дома напротив, старушка с седым пучком волос, собранным на макушке, поливала большой куст с яркими бутонами цветов. Рыжая кошка с сердитым шипением, спрыгнула с балкончика, спугнув голубей, когда часть воды полилась ей на спину. По мощённой камнем улице проехала двуколка, в ней сидели две нарядные девушки, которые громко обсуждали вчерашний день. Их радостный беззаботный смех ещё долго звучал в моей голове.