Но Трой проверил хроники двадцатилетней давности: Мэтью Притчетт-Келлер тоже начинал, как неуклюжий загнанный мальчишка и в рехабе своё время отбыл.

На него находит осознание, что все они застряли в одной шатко-валкой лодке в бассейне с акулами. Они трое – Гордон, Янг и Келлер – как те призраки Рождества о прошлом, настоящем и будущем. И если Келлер из них – Призрак будущего, им всем крупно повезло.

∞ ∞ ∞

Хуже всего, что в самом деле всё не так плохо. В среду они идут на местное радио, а диджей приветствует их кексами с кофе. Кажется, ей в самом деле нравится группа, она задаёт правильные вопросы, позволяет говорить о чём угодно, а он очарователен до луны и обратно, красноречив и увлечён беседой.

В итоге война выходит какая-то совершенно дурацкая, ни о чём и ни с кем, но он с удивлением обнаруживает, что каким-то хером уже проебал чувство юмора, самоуважение и треть воли к жизни, зато наел обратно добрую часть «запаса на чёрный день», который едва успел рассосаться в череде рабочих стрессов. Скорее всего виной тому привычка усердно заедать бессонницу углеводами, а недосып – сахаром. Объективно и логически при его росте и комплекции это не критично, а с новой традицией выбегивать свою тревожность по окрестностям может и вовсе на пользу. Но всё равно не в тему и не вовремя.

Похоже, Саймону это кажется довольно забавным.

На самом деле Саймон тоже скучает больше, чем показывает, и ему так же не всегда хватает сцены, чтобы всю дурь из головы выбить. Поэтому несмотря на поздний час Саймон очень громко и ясно распаляется о том, как его достала трезвость бытия, яростно размахивает прихваткой и брызжет соусом по плите апарт-отеля, с декламацией о том, что лучшая часть пасты – это вино, которое к ней подходит. Он ляпает соусом на футболку в которой завтра пойдет на сцену и машет венчиком на тему «кому нахуй усралось изучение всех этих искусств, что там вообще можно учить, просто бери и делай!» А потом недрогнувшей рукой яростно перемешивает варево в кастрюльке, так что бицепсы ходуном ходят, мужчина мечты, чтоб его, с чёрными ногтями и точёными скулами. Совершенно непонятно почему не он красуется по центру на афишах.

Больше всего Саймона бесит, что он такой фуди, а паста с бокалом сухого белого – комбо мечты. Однако без Эммы под боком бокал белого быстро превращается в ряд разноцветных стопок длиной с Великую Китайскую Стену.

Трой прислоняется спиной к чужому холодильнику и безропотно принимает тарелку с фигурно выложенной пастой и листиком базилика на кромке. Ему белого сухого не требуется – он и так в шоке, что наконец-то с ним происходит что-то хорошее и размахивая белыми флагами готовится к празднику.

Саймон почему-то оттаивает каждый раз, когда видит его с вилкой в руке, будто вспоминает, что он настоящий. А он безрадостно думает, что cаймонская стряпня едва ли не единственное топливо для его защитных механизмов, и это смешно, если задуматься, но с таким раскладом ему пиздец.

– О-о-о, как же мне всё это аукнется, – обречённо вздыхает он, похлопывая себя по щеке.

Сай качает головой, улыбается и судя по лицу ловит с десяток трепетных флэшбэков:

– Когда тебя это останавливало?

– Легко говорить с такими-то скулами, – фыркает он. – Не ты же «щекастое лицо группы».

– Нормальные у тебя щёки.

– Круглые, – не соглашается Трой. – Ты что, газет не читаешь?

– И что? Тебе идёт круглый.

– Вид с ними дурацкий…

Саймон безапелляционно шлепает его по лбу вилкой под звонкое «ай! за что?», но сдаётся:

– Не дури, нормальный у тебя вид. Задолбанный, но крепкий.

– В смысле «крепенький»? – уточняет он, чертя кавычки свободной рукой.