– Что за бред! Я никогда не говорил, что ты меня достал.

– Потому что ты слишком вежливый, а я… я же не дурак!

Он смотрит на меня исподлобья, ощетинился весь, зажал свои шлёпки в руке, и мне кажется, что либо они сейчас полетят в меня, либо я сам полечу в воду. Но Трой лишь фыркает, закатывает глаза и качает головой.

– Пойдём. Я знаю, что тебе нужно.

Это алкоголь всё виноват. Точнее, его отсутствие.

– Напомни, почему мы опять бухие?

– Э-э-э… вероятно, тот ром был алкогольный, – предполагает Трой.

– Почему мы пили ром?

– Потому что мне двадцать один и я оказываю на тебя дурное влияние.

Мы сидим в салоне, расфуфыренные девицы красят нам ногти. Я не шучу, правда красят, да так хорошо, я бы сам в жизни так ровно лак не наложил, вечно растекается за всевозможные пределы, будто пальцы в дёготь засунул. А со стороны кажется, что всё легко и просто. Девчонки такие профи, улыбаются во все зубы. Улыбаются и не флиртуют. У моей какая-то корона на голове и ресницы до самых бровей, но мне всё равно, я держу руку и не дёргаюсь. У меня перед глазами стоит большой невидимый слон, и я думаю, что пришло время выпустить его на волю.

– Я парню одному врезал, – говорю я между делом, и воображаемый слон шевелит ушами.

Трой смотрит на меня вопросительно, и лучшее, что приходит ему в голову:

– Как следует?

– Ну так… Он меня чуть не сбил на мопеде. Ну знаешь, как тут вечно эти дебилы гоняют, задолбали уже, на все цвета светофора… Еле-еле затормозил. А я как раз с магазина шёл, продуктами затарился. Ну я взял французский батон…

Он закусывает нижнюю губу, но в глазах уже плещутся смешинки.

– Ты избил парня французским батоном?

– Ну… выходит, так.

В ушах звенит от его смеха, хриплого, раскатистого и очень обидного. То есть кто он такой, чтобы улюлюкать на моего слона, будто это какой-нибудь хомячок пузатый? Просто Трой не до конца понимает…

– Да… да, и что сказала твоя Мэнди? – выдавливает он из себя через приступы хрюканья.

– Сказала: «Что же мы с тобой будем делать, Саймон?» То есть мы всего пару недель встречались, а она уже… «мы с тобой».

Он страдальчески подвывает от недостатка кислорода.

– И что они с тобой сделали? Саймон?

– Отправили на курс терапии по управлению гневом.

– Серьёзно?

Вторая волна истерического хохота больно врезается в слуховые рецепторы.

– Это не смешно, – шикаю я на него. – Я ему правда как следует врезал.

– Батоном, чувак! Ты врезал ему батоном! Это уже попало на «Ю-туб»? Ты мог бы быть супергероем, представь себе заголовки: «Человек-батон спасает город от лихих мотороллеров!».

– В следующей раз всё может быть серьёзней.

– Как что? Отымеешь бедолагу хот-догом?

– Трой!

– Двойным хот-догом?

– Да ну тебя, – обижаюсь я.

Дело в том, что я был уверен, что изменился: окончательно и бесповоротно. С какой дури я был так самоуверен? Причём настолько, что когда деньги были на исходе и Генри, как новоиспечённый отчим, намекнул, что можно хотя бы временно вернуться и пожить дома…

В итоге из полноправных девятнадцати я вернулся обратно в свои шестнадцать.

Я так и говорю вслух:

– Я думал, что я изменился.

– Зачем нам меняться? – усмехается Трой. – Мы идеальны.

Мы топчемся на входе идиотского клуба в свете неоновых вывесок, загораживаем проход входящим-выходящим, но нам-то всё равно: мы уже оттуда выбрались. В маленьких городах такая беда: особо не пофлиртуешь. Так зацелуешься с девчонкой в клубе, а потом сталкиваешься с ней нос к носу на улице, и что? Никакой анонимности. Хотя я думаю, что та фифа, которая всосалась в меня на танцполе с такой силой, будто это последний поцелуй в её жизни, и про клуб завтра не вспомнит, не то что про меня.