Мы свои узнаем лица
И растаем под дождём[2].

– Наивно, конечно! Но в целом интересно, интересно… – произносил он хриплым голосом. – Аранжировка пока ни о чём, но мелодист ты неплохой…

Мы обсуждали музыкальные идеи на тему песни и одновременно я настраивал домашнюю «звукозаписывающую студию».

Выглядело моё музыкальное хозяйство гораздо скромнее, чем можно было представить. Главным компонентом студии был пишущий магнитофон «Томь» – потёртое брутальное изделие советской промышленности, этакий коричневый кирпич, издающий звуки. При всём своём несовершенстве «Томь», на удивление, обладала одной уникальной способностью – качественно писать звук через встроенный микрофон. Этот аппарат я брал на время у старого друга детства, в его семье он играл роль музыкального центра добрый десяток лет.

Вторым компонентом студии был магнитофон с попсовым названием «Романтика». Этот аппарат, попроще и посимпатичнее «Томи», мне подарили родители. Он годился для воспроизведения, но его микрофон был слишком слабым для записи, а потому функция «Романтики» состояла исключительно в воспроизведении треков, записанных «Томью».

Я соединял магнитофоны шнурами, и эта космическая установка достойно служила мне домашней студией. Поочерёдно меняя местами кассеты и добавляя поверх предыдущих слоёв новые партии, можно было записывать приличные музыкальные треки. Как мы обнаружили, к «Томи» напрямую подключалась и бас-гитара!

Как только аппаратура была готова, Майк выкуривал сигарету, пересаживался на стул поближе к пишущему магнитофону, подключал свой бас, чаще всего зажимал зубами медиатор и открытыми пальцами без репетиций выдавал партию, которая сразу шла в чистовой вариант!



* * *

Примерно в этот же период эволюционировали мои взгляды на то, куда двигаться дальше в музыке.

Если когда-то я записывал свои песни дома в одиночку, то после альбома с Майком я увидел, как вдохновляет работа с крутым музыкантом в команде.

Майк не только помог мне басовыми партиями с первым альбомом, но и поддержал мои неуклюжие музыкальные попытки точными оценками и полезными советами, по сути – дал дружеский пинок, придавший мне ускорение в верном направлении.

Но при всём этом он по-настоящему отдавал себя своей основной группе. Так что я мог, конечно, рассчитывать на продолжение нашего сессионного сотрудничества, но двигаться вперёд должен был самостоятельно.



* * *

И вот, в начале весны, после очередной смешанной пары студентов одного потока мы задержались в аудитории с незнакомым мне тогда парнем, у которого с собой была акустическая гитара.

Парня звали Макс Чалин, он был высоким блондином нереально музыкальной наружности и выглядел настоящей рок-звездой. При шикарных способностях, включая голос и гитарную технику, Макс каким-то образом умудрялся оставаться скромным человеком – поразительное сочетание!

В той залитой весенним светом аудитории мы, сидя на партах, играли друг другу какие-то свои черновые работы. Музыкальная магия, такая тонкая и редкая, проявилась и поддержала наше общение.

– Лёха, ну что, давай работать! – Макс серьёзно отнёсся к нашей идее о совместном проекте.

– Я реально за, будет круто попробовать! Приходи тогда ко мне на неделе – сразу с гитарой! – Я тоже был заряжен на наши репетиции и всё, что из этого могло получиться.

С Максом мы могли бы создать наконец настоящую постоянную группу. Так думал я, ещё не зная, что, помимо этого, мы станем и настоящими друзьями!


От далёких ветров будет весть обо мне,
И с зелёных холмов я пошлю тебе день.
Но из сотен даров
Ты оставишь себе
Только пару ярких снов.