«Ну, и физиономия», – подумал он, беря тюбик с зубной пастой.

Он почистил зубы, причесался, вышел из ванной и погасил свет.

***

Марк выбрался на улицу и тотчас оказался в окружении многоквартирных высоток. Эти огромные заводы, перерабатывающие людей в труху и кости, вздымались до самых небес. Их черные подъездные пасти, не зная отдыха, каждый месяц принимали новые коляски с новорожденными, взамен выплевывая новые гробы со сморщенными усохшими стариками. Процесс этот был хорошо отлажен и давно поставлен на поток. Вот и сейчас из одного подъезда вынесли здоровенный гроб. Шесть человек, похожих на муравьев, тащили его к автобусу, другие плакали или просто наблюдали за работой грузчиков. Марка происходящее ничуть не заинтересовало, ведь он и понятия не имел, кто там умер. Кто именно из тысячи его соседей? Так что он просто накинул капюшон и пошел прочь от панельных гигантов к автобусной остановке.

Почти сразу к остановке подкатил длинный зеленый автобус, из каждого окошка которого глядело бледное лицо. Марк забрался в транспорт – одним чахлым лицом стало больше. Чтобы ему никто не мешал, он прошел в самый конец салона и плюхнулся на свободное сиденье, после чего достал из внутреннего кармана куртки письмо Генри, предназначавшееся для умершей матери. Немного подумав, он порвал бумажную оболочку и вынул аккуратно сложенный пополам лист.

«ПРИВЕТ МАМА. ЭТО ГЕНРИ. У МЕНЯ ВСЕ ХОРОШО. А КАК У ТЕБЯ ДЕЛА? ВРАЧИ ГОВАРЯТ ЧТО СКОРО МЕНЯ ВЫПИШУТ. ТОГДА Я СМОГУ К ТЕБЕ ПРИЕХАТЬ. ТЫ МНЕ ПОКАЖЕШ СВОЙ ДОМ. НАВЕРНО ОН ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ И ХОРОШИЙ. И КРАСИВЫЙ. ИНОГДА Я ЕГО РИСУЮ. ИНТЕРЕСНО КАКИМ ОН ОКАЖЕЦА НА САМОМ ДЕЛЕ? У МАРКА ТОЖЕ ВСЕ ХОРОШО. ОН МЕНЯ ИНОГДА НАВИЩАЕТ. А НА СЧЕТ БАБУЛИ НЕ ЗНАЮ. ОНА КО МНЕ СОВСЕМ НЕ ПРИХОДИТ. ЖАЛЬ ЧТО ТЫ В ДРУГОМ ГОРОДЕ И ТОЖЕ НЕ МОЖЕШ ПРИТИ. НАМ БЫЛО БЫ ХОРОШО В ДВОЕМ. И ВЕСЕЛО. А ЕЩЕ У НАС В БОЛЬНИЦЕ СКОРО БУДИТ СВАДЬБА. ТОЛЬКО ВРАЧИ ОБ ЭТОМ НЕ ЗНАЮТ. НО ИМ И НЕ НАДО ТАКОЕ ЗНАТЬ ИНАЧЕ ОНИ ВСЕ ИСПОРТЯТ. ЛАДНО МНЕ НАДО ИТИ. МЕНЯ ЗОВУТ. ПОКА. ТВОЙ ГЕНРИ».

Марк откинулся на спинку сиденья и съежился, чтобы никто не увидел его слез.

«Пускай лучше так… пускай лучше считает, что она жива. Пускай лучше думает, что когда-нибудь сможет ее увидеть. Даже самая призрачная надежда будет лучше мрачного отчаяния», – подумал он, и в голове его сразу же возник образ заживо сгоревшей матери.

По салону как будто потянуло гарью. Марк в тревоге огляделся, но никто из пассажиров, похоже, не ощутил странного запаха.

«Совсем уже схожу с ума».

А затем к образу матери добавились образы умершего от истощения отца… и брата, лежащего в могиле и покрытого сотней червей. Марк испугался того, что залезло к нему в черепушку, и нелепо зашевелил губами, попытавшись отогнать паразитарные и высасывающие из него всю энергию мысли. Он вел баталию с собственным же разумом, но, как и всегда, сильно уступал в этой битве. Кошмарные мысли не слушали никаких уговоров и угроз и преспокойно продолжали бомбардировать сознание своей жертвы. Колдобина за колдобиной. Выбоина за выбоиной. Автобус катил по мокрым улицам серого города, а Марк отчаянно сражался, пытаясь защитить границы своего сознания. Страшные видения рассеялись лишь тогда, когда автобус подъехал к нужной остановке.

***

На подходах к стоэтажному офисному зданию было черно от офисного планктона и маркетинговых муравьев. Люди с портфелями под мышками, с зонтами над головами, в деловых костюмах и с пакетами фастфуда в руках безостановочно сновали туда-сюда. Взору Марка предстал настоящий паноптикум причудливых существ, для которых во всем целом мире не существовало ничего, кроме сплошной работы. Лавируя в людской толчее, он подобрался к зданию из голубого стекла. Оно немедленно проглотило его, и он, оказавшись внутри, ощутил прескверный запах… какой-то чересчур стерильный и пластмассовый. Запах, которому недоставало глубины и яркости.