– Куда уж ясней. Что это военные одним именем зовутся, что ли? У нас в автобусе типа маршал рейса, тоже Василий.

Нина оглядела мужчину. Бородач, вид небрежный, неухоженный какой-то. Явно пил когда-то и по-черному, выдавала желтизна глаз и легкая одутловатость лица. Пьяниц-то Нина, увы, был такой опыт, могла отличить от болезненных. Среднего возраста, лет тридцать восемь-сорок, не больше, младше ее лет на пять, как минимум. Ей самой-то в октябре сорок пять – баба ягодка опять. Лицо обветренное, глаза голубые, взгляд пытливый, живой, руки жилистые с татуировками на обеих, спина длинная, оттого ноги кажутся короткими, но рост Васи был под метр девяносто, что компенсировало с лихвой непропорциональность.

– А кто стрелял?

– Этого я не скажу, даже и знал бы, не сказал. Не положено. Давайте приведем вас в порядок.

Нина посмотрела на себя, на Олесю.

– Умылись называется, – и засмеялась нервно, осознав все происшедшее и поняв, что только чудом остались живы. Резко почувствовала, как саднят содранные колени – шрамом меньше, шрамом больше, чего уж теперь, быть бы живу.

А Олесю накрыло, прорвало, она всхлипнула громко и зарыдала, закрыв лицо руками:

– Что вообще такое происходит! Треш! Полный треееш! Я домой хочууууу!

Нина подошла, обняла ее.

– Да, девоньки, натерпелись вы. Но Вы, Нина, находчивая.

– Скорее психованная, вечно лезу куда не следует.

– Самокритично. Ну кто-то же должен быть в этом мире без тормозов, порой это наоборот мир спасает. Ладно, ничего, теперь вы под защитой. Психовать погодим. Олеся, держитесь, давайте помогу, отряхну спину. И, Нина, а можно поподробнее про маршала. Что за маршал рейса?

– Не знаю, – осматривая себя, ответила Нина. – Это я его так называю. Единственный военный подсел уже после вокзала, прямо с улицы, еще в городе. Я решила, что это безопасник, приставленный к рейсу. Фильм есть такой, только про самолет.

– «Воздушный маршал», там играет Лиам Нисон, – подсказала Олеся сквозь всхлипывания.

– Да-да, точно, он самый, Лиам. Вот я и подумала. А кто он в действительности – откуда ж знать. Они, сволочи, бросили нас. У меня там сын, муж, с ума сходят, наверное, – и спохватилась: – А где моя сумка? Я с сумочкой была, там телефон, надо позвонить.

Нина заглянула в глаза Олесе – пришла в себя или нет. Та еще всхлипывала, утирая пыльным рукавом слезы, размазывая грязь по лицу.

– Олеся, вода где-то наша тут, я пойду посмотрю? Ты как?

– Да, Нина, конечно, идите. Я норм, успокоилась. Все нормально.

– Василий, пожалуйста, присмотрите за девушкой. Я пойду вещи поищу, соберу, что найду.

Сумка нашлась, содержимое не особо рассыпалось. Телефон был в кармашке. Нина отряхнула с поверхности сумки пыль, достала из нее влажные салфетки и телефон. Было несколько пропущенных от мужа и сына. Набрала мужа. Прижала телефон между ухом и плечом, освободив руки, чтобы протереть раны на коленях. От пронзающей боли задохнулась, втянула шумно воздух сквозь стиснутые зубы – надо перетерпеть. На вызов ответил автоответчик: «Здравствуйте, к сожалению, абонент сейчас не может ответить на ваш звонок, попробуйте перезвонить позднее». Нина взяла телефон в руки и набрала сына, то же самое – ответил казенный голос.

– Черт! – то ли от боли, то ли от досады, что мальчики отключили телефоны, чертыхнулась Нина.

Вернувшись к спутникам, сообщила:

– У моих отключены телефоны, у обоих. Странно как-то, неужели заряд так быстро сел? Этот автобус не оснащен гнездами для подзарядки. Надо найти телефон перевозчика, позвонить им, пусть дадут телефон водителя, что ли. Я у него видела пауэрбанк. У него уж точно телефон заряжен. Гады-фашисты, бросили же, вот так запросто взяли и уехали. Двух беззащитных женщин. Они что, крест на нас поставили?