В своем обращении от 2 июня 1928 года ЦК призвал все силы партии и рабочего класса развернуть самокритику «сверху донизу и снизу доверху», «не взирая на лица». Самокритика была нужна, чтобы бороться с элементами разложения в партийных рядах. Бюрократы и «перегибатели» были бы разоблачены еще раньше, если бы верхи прислушивались к сигналам, которые шли снизу, от рядовых коммунистов. Сталин писал в «Правде»: «Лозунг самокритики не есть нечто мимолетное и скоропреходящее. Самокритика есть особый метод, большевистский метод воспитания кадров партии и рабочего класса вообще в духе революционного развития»342.

Троцкий же продолжал насмехаться над лозунгами Москвы: «Еще я хотел спросить у вас, не можете ли вы мне объяснить, что значит осуществлять „лозунг самокритики“. Что есть самокритика? Надо ли сие понимать буквально, т. е. критика самого себя, или духовно, т. е. в смысле возможности критиковать начальство. Если принять за руководство сей последний смысл, тогда никакого лозунга не получается, ибо в желании критиковать и в потребности критиковать недостатка нет, а дело, так сказать, в возможностях. „Лозунг“ посему должен был бы быть не „самокритика“, а возможное упразднение тех перегибателей, кои сию самокритику неизменно ссылают этажом пониже»343. Вскоре Троцкий обнаружил, что новая эпоха отрицает индивидуализм и ее базовая социальная единица – это не один взятый в изоляции индивидуум, а производственный коллектив. Сталин подчеркивал, что на базе самокритики партийные активы наделяются властью критиковать кого угодно: «Существует июньское воззвание ЦК (1928), где прямо говорится о том, что развертывание самокритики может превратиться в пустой звук, если за низовыми организациями не будет обеспечено право смещать любого секретаря, любой комитет». В этом смысле «самокритику» надо было понимать как «критику своих», а не «критику себя самого»344.

Ляпин собственными ушами слышал рассказы Сталина о том, что коммунисты «из‑за боязни портить добрососедские отношения» отказывались от самокритики: «Один, скажем, сделал ошибку, другой не хочет указать на эту ошибку, вскрыть ее, считая, что он сам может ошибиться и ему сойдет без каких-либо неприятностей. Не такими должны быть большевики. Они никогда от самокритики не отказывались и не откажутся. Только в условиях самокритических деловых оценок мы можем строить наше хозяйство, строить социализм. Семейной обстановке не место в наших рядах, в наших товарищеских взаимоотношениях». ЦК возложил на контрольные комиссии создание условий, способствующих «развитию здоровой самокритики»345.

Концепция самокритики разрабатывалась на всех этажах партийной иерархии, поскольку толкование этого термина оставалось не совсем ясным. На бюро Сибирского крайкома партии первый секретарь Роберт Янович Кисис рассуждал вслух:

Кисис выражал уверенность, что «самокритика учит и научит руководителей партийных комитетов и вообще партийных работников умению подчинить свои личные симпатии и антипатии, личные настроения интересам партийной организации, интересам дела». Воодушевленный такими словами, Томский окружком 4 октября 1929 года дал сигнал к тому, «чтобы все силы были подняты на борьбу с явлениями оппортунизма и примиренчества, разгильдяйством, рвачеством, чтобы с помощью самокритики выяснить все болячки, какие есть в отдельных частях организации». Присоединилась и пресса. Статья в «Красном знамени» от 18 октября 1929 года «Смело развернуть самокритику» рассказывала читателю, за что Томская организация боролась на этом важном фронте. Пленум первого районного комитета партии отметил, что самокритика как «средство привлечения масс для борьбы с оппортунистическими шатаниями, и левым фразерством, замкнутостью, бюрократизмом руководства, косностью, рутиной в работе <…> находится [у нас] лишь в зачаточном состоянии». Указывались ошибки районного комитета, «который не взял на себя инициативу в развертывании самокритики, широкой мобилизации для борьбы с недостатками, вскрытыми в отдельных ячейках»