Голубь говорит – исповедь, неискренность, искупить. Разве я пришел сюда исповедоваться или искупать, как он говорит – «и то и другое у тов. Зиновьева неискренно». Потому он пришел сюда свою искренность показать. Он меня цитировал неточно, а я привожу его слова. Разве это большевистское слово – исповедь, искупать? Нет это не большевистские слова. Это лево-эсеровские слова. Я пришел сюда не для исповеди, не для того, чтобы искупать. Я не в церкви, это не наши терминологии, а лево-эсеровская терминология. Вы говорили «Зиновьев будет мне в заключительном слове отвечать». Да, я привык давать сдачу. В чем я виновен, я виновен, и перед своей партийной ячейкой говорю, что виновен. А вы приходите и говорите «Зиновьев неискренен». Что за постановка вопроса? Где видано, что я должен был исповедоваться и искупать? Вы, вероятно, воображали, что нынче будет большой драматический спектакль, придет человек с исповедью, будет каяться. Если вы пороетесь в истории наших взаимоотношений, вы найдете такие вещи у Камкова, у Спиридоновой, это их жаргон. Я как член партии прихожу на ячейку, даю объяснения, если будет вынесено такое постановление, что того то не сделал, то я десять раз продумаю, я буду исправлять. Вот почему я отвожу такую постановку вопроса насчет искренности и исповеди262.
Зиновьев продолжал бы в том же духе, но все тот же Голубь, маячивший в его поле зрения, еще раз нашел, как вставить свое слово. «Один раз соврешь, другой не поверят!» – заорал из зала служащий Центросоюза, чувствуя звездный час. На это Зиновьев ответил почти таким же патетическим выкриком: «Мне партия и рабочий класс уже верят и поверят больше, чем вам!»263
Здесь раздались аплодисменты, и финальная официозная тирада Зиновьева, завершающая его чистку, прозвучала торжественно: «Я обращаюсь ко всем вам с категорическим заявлением комиссии, я говорю, что мне не „кажется“, а я твердо убежден, что генеральная линия нашей партии, генеральная линия Коминтерна правильная линия. Ленинская линия, что она обеспечивает нам победу, что мы с ней победим всех супостатов, что ЦК прав безусловно, что не партия ко мне пришла, а я пришел к партии, что я признал свои ошибки, я готов выполнять любую работу, которую мне поручит партия, и надеюсь, что мне это удастся, как и всем другим товарищам!»264 Если анонимный председатель собрания что-то и говорил после, то смена стенографисток эти слова не зафиксировала, напечатав лишь финальное: «Заседание закрывается».
Конечно, исходно в зал приходили смотреть на совсем другие эмоции, на растерянность, на выкручивание, на смятение и неловкость, унижение и самоуничижение (это очевидно из вопросов Зиновьеву). Но победить можно было только показательной выдержанностью – и публика была удовлетворена: они видели истинного ленинца, пусть и с подмоченной репутацией.
Пожалуй, самый важный из вопросов к этому тексту: кого имел в виду Зиновьев под «вами», говоря, что ему партия уже поверила больше? Не ничтожный же в его глазах Голубь виделся ему оппонентом. Стоит отметить, что нет никаких оснований подозревать партячейку Центросоюза в какой-то специальной накрученности по отношению к Зиновьеву на этом собрании: нет, это был довольно доброжелательный коллектив, немного побаивающийся своего случайного высокопоставленного члена – птицу намного более высокого полета. Специальная травля Зиновьева в ходе чистки явно не предусматривалась: пытающихся поиздеваться из зала даже одергивали. Тем не менее Зиновьев очень устал: то, чему аплодировала партячейка, не было домашней заготовкой и было отклонением от стиля, которого проходящий чистку придерживался много часов. Иными словами, на самом деле аплодисментами вознаграждался нервный срыв, а не выдержка. Перед ним была ровно та самая косная партийная масса, которую зиновьевцы в 1927 году ненавидели и к которой одновременно апеллировали, а масса эта таких психологических тонкостей явно не различала: неважно, почему дерется, важно, что дерется! Но на кого именно Зиновьев сорвался? Кому он торжествующе и злорадно говорил о партии, которая поручит ему более важные дела, чем выслушивать глупости неведомого Голубя в собрании партийных кооператоров?