13 июля 1926 года Президиум ЦКК заслушивал накануне совместного пленума ЦК и ЦКК будущий доклад контрольной комиссии «по делу тт. Лашевича и др.». Докладывал Валериан Куйбышев182. Сам доклад в бумагах этого фонда Политбюро не сохранился, да и он был явно «промежуточным»: на заседании 13 июля было решено «перенести продолжение заседания Президиума ЦКК по вопросу о Лашевиче и др., по определению Секретариата, для рассмотрения проекта резолюции, выработанной Секретариатом ЦКК». Особое раздражение, прямо высказанное в решении, вызвал Зиновьев: его приглашали на заседание Президиума, но «на своевременное предупреждение его, что Президиум ЦКК считает необходимым обсудить вопрос в его присутствии, отказался присутствовать на этом заседании и не предупредил Президиум о своей неявке». Формально Зиновьев прямого отношения к «лесному делу», в общем, не имел, но ЦКК явно хотела провести разведку боем и предварительно, до совместного пленума ЦК и ЦКК, который, по данным ЦКК, должен был состояться «в ближайшие дни», выяснить, какой линии будет придерживаться Зиновьев на самом пленуме. В свою очередь, раскрывать карты заранее Зиновьеву не было смысла – проще было просто игнорировать предварительное совещание.

(Систематическая проблема всех документов о пленуме ЦК и ЦКК в июле 1926 года в архиве РГАСПИ состоит в том, что они носят явные следы манипуляций с фондом: документы там отрывочны и расположены не в порядке поступления, выписки из июньских протоколов структур ЦК и ЦКК следуют за июльскими, логика появления документов не всегда понятна, возможно, фальсифицирована часть дат. Часть документов не датирована вовсе, а пометки183 на некоторых бумагах дают основания полагать, что данное дело формировалось уже осенью 1926 года или позже в Институте марксизма-ленинизма, куда оно было передано из рабочего партийного архива ЦК. В том, что порядок событий, диктуемый состоянием дел в архиве и их датировкой, был именно таким, есть резон усомниться – некоторые выписки могли быть передатированы со специальными целями.)

В отличие от Зиновьева Беленький избрал прямо противоположную тактику. Сразу после заседания 13 июля, 14 июля 1926 года, он направил «В секретариат ЦК ВКП тов. Товстухе» (являвшемуся тогда в том числе секретарем И. В. Сталина. – И. Х.) заявление пленуму ЦК и ЦКК, сопроводив его запиской: «Прошу прилагаемый при сем материал размножить и разослать всем членам ЦК и ЦКК. С товарищеским приветом т. Беленький 14 июля». Секретный отдел ЦК зарегистрировал документ 16 июля 1926 года в 14:30, в текущее делопроизводство он попал только 28 июля, после того как Сталин наложил на сопроводительную записку рукописную резолюцию: «К делу Лашевича и др. Ст. 23/VII», – то есть Сталин присоединил довольно объемное заявление Беленького к документам по делу Лашевича только в день завершения пленума ЦК и ЦКК, 23 июля 1926 года184. Разумеется, оно не было «размножено» и передано всем членам ЦК и ЦКК, как того просил Беленький, – нет сомнений, что его читал сам генсек, но никаких пометок о том, что с объяснительной знакомили хотя бы членов Политбюро, в документах нет. Впрочем, в деле хранится оригинал текста Беленького с его текущими правками (перепечатывать их в чистовик он не стал) и рукописными пометками других лиц, о которых скажем ниже.

Документ Беленького примечателен многим. Он написан скорее в атакующем тоне, в нем нет места покаянию или маневрированию. Цель документа – с одной стороны, объяснить ЦК и ЦКК представление самого Беленького о своем статусе в партии в текущий момент и сообщить партии предысторию своего участия в «лесной фракции», с другой – дать предложения, «каким путем уничтожить фракционные настроения, являющиеся отражением нынешнего партрежима».