2. «При кабинетных занятиях», но, к сожалению, таковых вовсе никогда не вел, так что не мог проявлять «убеждений» (справка президиума рабфака).
3. Дальше в обвинительном акте имеется такое обвинение: «предлагал проработать решения партсъезда, в то время, когда это не входило в программу занятий», и «навязывал проработку», «усиленно рекомендовал литературу», опять-таки постановлением партийцев 3‑го курса и этот факт рисуется в другом свете. Оказывается, я не навязывал, а они сами меня просили. И то, что это не входило в программу занятий, нисколько не значило, что я не мог (с согласия Исполбюро) спросить об этом (справка <…> от 5 апреля 1926 года).
4. В первоначальном постановлении партколлегии мне в обвинении прописали «неподчинение постановлениям высших парторганов по вопросу о группировках и оппозициях». Данное обвинение из официального (данного мне на руки) постановления исчезло, как видно, за недоказанностью такового.
«Все это показывает, – настаивал Редозубов, – что перед партколлегией факты стояли в извращенном виде. Все это заставляет меня сомневаться в правильности показаний свидетелей».
Назвать Редозубова «троцкистом» или «зиновьевцем» значило указать на определенное личностное ядро, неизменный набор качеств и свойств его души. Редозубов не мог согласиться с такой характеристикой.
Еще одно замечание к цитате – «тов. Редозубов в прошлом ярый оппозиционер (троцкист) и почти таким остался до настоящего времени, проявляя свои убеждения при всех удобных случаях, как то при чтении лекций, при кабинетных занятиях». Из обвинительного акта. Если я «проявлял» свои убеждения, так почему же я «почти» таковым остался? Тогда значит, что не «почти», а целиком и полностью я остался троцкистом. Контрольная комиссия должна была бы прямо, ясно и открыто сказать об этом, но по обвинительному акту видно, что она считает меня сторонником «двух оппозиций». Все это вопреки фактам и здоровому смыслу. В чем видно, что я за «новую оппозицию» – видите ли, я рекомендовал, да еще усиленно, литературу, состоящую из большинства оппозиционной литературы, как бы для ознакомления.
Человек, который явно и недвусмысленно в письме пишет свою точку зрения на новую оппозицию, ведущий давно «антизиновьевскую позицию», уж если так – станет на точку зрения Зиновьева в нынешней оппозиции. Что это? Навязать человеку беспринципность? Факты все-таки вещь упрямая.
Используя любимое изречение Ленина, Редозубов подчеркивал свой истинный большевизм. Это он умел работать с фактами, выстраивать их в логическую цепочку, а не его обличители. Это он понимал толк в политике и знал, что сторонник Троцкого не мог примкнуть так просто к Зиновьеву. А если приписывать Редозубову полную бесхребетность, то как же при этом называть его «ярым» оппозиционером?
«Остается последнее официальное обвинение, что в пьянстве». «Касаясь личной жизни тов. Редозубова, необходимо указать, что, несмотря на сравнительную молодость, тов. Редозубов замечен в пьянстве, как на квартире, так и в общественном месте – ресторан Губико – что подтверждается его личными показаниями и показаниями его товарищей – Калашникова», – писал Львов. «Когда я спросил т. Львова (секретаря партколлегии) „как понимать ‘пьянство’ – в единственном или множественном числе?“, т. Львов ответил, „во множественном“. – Я решительно заявляю, что это неверно. Оказывается, сам на себя я показывал, что я пьяница. Как так об этом ничего не знала ячейка рабфака (справка, протокол от 5 апреля 1926 года за № 7). Как же я аккуратно исполнял служебные обязанности (справка президиума рабфака за № [пропуск в оригинале] и в то же время учился в университете. Или систематическое пьянство не противоречит всему этому? В контрольной комиссии имеется один факт, о котором я все рассказал (он был в ноябре месяце 1925 года), но по одному факту нельзя обвинять меня в систематическом пьянстве. Здесь нужна ясность».