Нас загрузили в Автозак, и когда он тронулся я к удивлению почувствовал облегчение. Да, как ни странно – облегчение. Я понял, что теперь мне не нужно с утра до ночи «рысачить» занимаясь разными темными делишкам в поисках очередной дозы. И будущее не пугало меня.

Вот так спокойно я ехал в Автозаке на встречу с Омской тюрьмой, которая была построена аж в 1859 году, по проектам, одобренным еще Екатериной Второй, и по конфигурации напоминала собой заглавную букву «Е».

К слову: Омское СИЗО реконструировалось в 1973-76 годах, и, насколько мне известно, тогда был построен «новый корпус», но большая часть так и оставалась «Екатерининской».

Меня вместе с остальными арестантами выгрузили на территории СИЗО. Опять был проведен жесткий инструктаж. И нас повели по длинным коридорам «старого корпуса» Екатерининской тюрьмы. Я с остальными был помещен в камеру, которая находилась в подвале.

Это было в прямом смысле тюремное подземелье. Все выглядело как при «царе Косаре», и было ощущение, что ты попал в 19 век.

Тюремные овальные своды, какие-то допотопные решетки, двери на камерах были деревянными, и казалось, не менялись от основания. Невероятно тусклое освещение, затхлый воздух со специфическим запахом серы, сырость, писк крыс, обшарпанные стены, прогнившие трубы, а главное ощущение присутствия мрачного призрака, который из тюремного сумрака следит за тобой. Я каждой клеткой ощущал эту атмосферу страдания, земного «царства мертвых», которым правит повелитель подземного мира – Царь Аид.

Часы при себе иметь запрещалось, из-за этого представление о времени стерлось, и уже через пару часов пребывания в тюремном подземелье я перестал понимать какое сейчас время суток – день или ночь.

Я думаю, если в это тюремное подземелье Екатерининской эпохи поместить нормального, среднестатистического человека, то он, наверное, испытал бы сильный шок.

Но я себя чувствовал более или менее уверенно. Думаю это было связанно с тем, что перед этим я провел около пяти лет в криминальной среде, и на разного рода блатхатах и притонах многого насмотрелся. Позже нам выдали по мизерному кусочку хозяйственного мыла и отвели в баню (она была полуразвалившаяся), и мы помылись. После возвращения в камеру накормили настоящей арестантской баландой. Примерно сутки я просидел в этой подвальной камере-распределителе, арестанты называли ее «привраткой». Утром нас развели по камерам, где было нужно находиться на постоянной основе до вынесения приговора. Я попал в камеру номер 160. Один – шесть – ноль. Так арестанты между собой обозначали нумерацию камер, называя цифры по отдельности.

Камера один – шесть – ноль находилась «на старом корпусе» в «колодце». Это Омские специфические названия тюремных построек. На несколько часов я остался в камере один. Я подошел к окну, и через решетку и железные жалюзи увидел еще три корпуса этого «колодца». Я стоял, и некоторое время смотрел на эти старинные тюремные корпуса, и чувствовал себя узником царской эпохи. Так же я думал о том, что в середине 19 века в Омском остроге, четыре года своей жизни провел Федор Михайлович Достоевский. Писать тогда запрещалось, и этот великий писатель, лишенный пера, мог только обдумывать свои будущие произведения. На Омской каторге он пробыл с 1850 по 1854 годы, а в 1862 начал публикацию своих знаменитых «Записок из мертвого дома». Я стоял, и всеми фибрами своего существа ощущал всю «мертвость» этого «Екатерининского дома».

На «старом корпусе» я просидел месяц, и меня перевели на «новый корпус», который подстраивался в 20 веке. Отличия конечно были. Не было старых сводов, этой старой кирпичной кладки, все было поновее, и посвежее. А главное отошел в сторону этот старый тюремный призрак Екатерининской эпохи.