Обыкновенно мама очень сердилась.

– Я же просила тебя, Мэдж, не пугать ребенка своими глупыми играми.

Мэдж отвечала вполне резонно:

– Но она просит меня играть в это!

Я просила. Я спрашивала Мэдж:

– А скоро придет старшая сестра?

– Не знаю. Ты хочешь, чтобы она пришла?

– Да-да, хочу...

Хотела ли я в самом деле? Не знаю, но думаю, что хотела. Моя просьба никогда не удовлетворялась немедленно. Только дня через два в дверь детской стучали и раздавался голос:

– Можно мне войти, дорогая? Это твоя старшая сестра...

Многие годы спустя, стоило Мэдж заговорить голосом «старшей сестры», как у меня немедленно бежали мурашки по спине.

Почему мне нравилось это чувство ужаса? Какой инстинкт нуждается в удовлетворении страхом? Почему в самом деле дети любят сказки про медведей, волков и ведьм? Может быть, это бунт против чересчур благополучной жизни? Может быть, человек нуждается в ощущении некоторой опасности? Может быть, детская преступность в современном мире обязана своим возникновением чересчур благополучному обществу? Не нужно ли человеку бороться с чем-то, победить противника – доказать себе свою силу? Уберите из «Красной Шапочки» Серого Волка – разве хоть какому-нибудь ребенку это понравится? Короче говоря, как и во всем, что существует в жизни, вы нуждаетесь в некоторой порции страха, но не слишком большой.

Моя сестра, несомненно, обладала даром рассказчицы. Малышом Монти часто умолял ее:

– Расскажи это еще раз.

– Не хочу.

– Ну расскажи, расскажи, пожалуйста.

– Не хочу.

– Ну расскажи, пожалуйста, Мэдж, я сделаю что хочешь.

– Дашь укусить за палец?

– Да.

– Я сильно укушу. Может быть, вообще откушу.

– Неважно.

Мэдж послушно пускается рассказывать все сызнова. Потом берет палец Монти и кусает его. Теперь Монти вопит. Приходит мама. Мэдж наказывают.

– Но мы ведь так условились, – упорствует Мэдж.

Отлично помню свой первый рассказ, мелодраматический и очень короткий, главным образом потому, что писать хорошим почерком и без ошибок было для меня сущим мучением. Речь шла о благородной леди Мэдж (хорошая) и кровожадной леди Агате (плохая). Сюжет разворачивался вокруг наследства.

Я показала рассказ сестре и предложила ей разыграть по нему спектакль. Сестра немедленно заявила, что лучше она будет кровожадной леди Мэдж, а я – благородной леди Агатой.

– Но разве ты не хочешь быть хорошей? – спросила я, пораженная. Сестра ответила отрицательно и сказала, что гораздо интереснее быть плохой. Я пришла в восторг, потому что предложила Мэдж играть положительную роль исключительно из вежливости.

Помню, папа умирал от смеха, – впрочем, весьма доброжелательного, а мама сказала, что, может быть, мне стоит подобрать какое-нибудь другое слово вместо «кровожадной», потому что это слишком сильное выражение.

– Но она была кровожадной, – объяснила я. – Она убила много людей. Как кровавая Мария Тюдор... Она ведь тоже сжигала людей, привязанных к столбам.

Сказки играли в моей жизни большую роль. Бабушка дарила мне книги на день рождения и на Рождество: «Желтая книга волшебных сказок», «Голубая книга волшебных сказок» и так далее – я любила все и перечитывала их снова и снова. Еще был любимый сборник рассказов о животных, написанный Эндрю Лэнгом[21], включающий, среди прочих, рассказ «Андрокл и лев».

Примерно тогда же я открыла для себя серию книг миссис Моулсворт, самой известной тогда детской писательницы. Эти книги сопровождали меня многие годы, и, перечитывая их теперь, я снова убеждаюсь, что они очень хороши. Конечно, нынешние дети нашли бы их устаревшими, но миссис Моулсворт искусно закручивала сюжет и умела создавать характеры. «Рыжие», «Просто малыш», «Господин Крошка» предназначались для совсем маленьких, так же как и множество волшебных сказок. Мне и сейчас случается перечитывать «Часы-кукушку» и «Комнату с гобеленом». Но самую любимую из всех – «Дом на четырех ветрах» – я нахожу теперь неинтересной и не понимаю, почему она так сильно нравилась мне в детстве.