– Что – мелет? – хором зашипели мы.
– Барабашка мелет…
– На чем?..
И тут довольно внятно прозвучало:
– Е-ме-ля-а-а…
– Какая еще емеля? – спросил бригадир.
– Да нет же, «не мелет», – поправил женатый авантюрист. – Это он про технику…
– Смотри ты! Грамотный…
– Чш-ш-ш!
Барабашкин голос гулял по железной дуре (для меня все, от мясорубки и до синхрофазотрона, железная дура). Вдруг он раздался совсем близко, и мы разобрали отчетливые слова:
– Мели, Емеля!
Тут до меня дошло, кто колобродит в недрах техники.
– Твоя неделя! – выкрикнула я, распихивая соратников и выбираясь на оперативный простор темного цеха.
– Емелюшка!
– Кыш отсюда! – приказала я. – Нет тут никакого Емели! Кыш, кому говорю?! А то я тебя сам знаешь чем!
Имелся в виду окей.
Повернувшись к каморке, я сказала весомо, словно не слова, а золотые червонцы счетом выдавала:
– Больше никаких барабашек не будет. Он ушел и не вернется.
– А вы откуда знаете? – испуганно спросил бригадир.
– Я его прогнала. Сейчас техника заработает.
И точно – заработала…
Оба моих несостоявшихся поклонника, женатый и неженатый, как-то сразу заторопились домой. И я их понимаю. Думали – такая себе девочка в кроссовочках, непритязательная, с глазками, с ножками, с диктофончиком каким-то дурацким, а оказалось – ведьма!
Поскольку не в первый раз я сталкивалась с законным мужским страхом перед женщинами чуть выше себя по уровню интеллекта или способностей, то и не обиделась. Чешите, милые, по домам! Свежими анекдотами я вас снабдила, а больше вам и не нужно.
Но бригадир расставаться со мной не спешил.
– Как это у тебя получается? – спросил он.
– Как? Ты пословицу-то помнишь? А, дядя? – довольно сердито спросила я. – Мели, Емеля, твоя неделя!
– Как не помнить!
– Ну вот – барабашка пословицы любит. Ему сказали – он и ушел. Если у тебя дома заведется – ты его тоже тем же попотчуй. Только чтобы человеческое имя в пословице было!
– Какая еще пословица с именем? – не понял он.
– Тебе сколько лет, дядя?
– Шестьдесят второй.
– Так ты еще должен помнить, как по-русски говорят.
– А я что, не по-русски, блин?!
Я посмотрела на него. Действительно, человек и сам не заметил, как перешел с родного языка на блинно-хреновый.
– Ладно, потом поймешь. Пойду я. Хай!
– Хай! – с большой радостью, что может соответствавать молодежи нужным словечком, ответил бригадир.
Глава четвертая
Пошло вкось да врозь – хоть брось
Авось ждал меня у трамвайной остановки. Он благоразумно спрятался за углом на случай сопровождающих лиц.
Осень – не то время, когда следует носить футболку, и потому Авось обхватил себя руками за плечи и только что не спрятал нос под локоть.
– Совсем сдурел? – спросила я его вместо «здравствуй-как-дела».
Как дела – и без того было понятно. Авось отчаянно искал тех, кого вытеснили, а то и вычеркнули блины с хренами. А где бы еще, по его разумению, обитал тот, кому положено откликаться на слова: мели, Емеля, твоя неделя? Там, где занимаются мукомольным промыслом! Только там он и мог укрыться от посторонних ушей, жить потихоньку с мастерами-мукомолами, носу не высовывать и ждать лучших времен.
Но Авось жестоко ошибся.
– Ты бригадира видел? – спросила я его. – Он старый сыч! Он еще должен был что-то помнить! Но имя «Емеля» не вызвало в его мозолистой душе ни малейшего отклика! А к молодежи и не подступись.
– Но ведь жив Емелька! – отвечал Авось. – Я Наталью отыскал, она его еще на прошлой неделе встречала!
– Наталью?.. – единственная, какая еще могла уцелеть в блинно-хреновом мире, кое-как к нему приспособившись, была в людях Наталья, а дома каналья. – Ну, эта и соврет – недорого возьмет!