Я сидел, прислонившись к кирпичной стене заброшенного склада. Стена была старая, полуразрушенная. Кусты акации и клены росли здесь густо, так что с дороги нас почти не было видно. За дорогой маячила вывеска захудалого сельпо. Пахло деревней и шпалами; рядом был железнодорожный разъезд.

Через заросли ко мне пробиралась Агата. В ее руках был пластиковый пакет.

– Я купила сок и булочки, – сказала она, уворачиваясь от ветвей с божественной грацией. – Выпей, пока тебя совсем не развезло.

Наш аэроплан стоял в лесополосе за поселком, под охраной старого пастуха, который случился неподалеку, когда мы приземлились. За скромную плату и бутылку водки, которая среди всего прочего оказалась в багажнике, мы уговорили его покараулить до вечера, пока мы не отыщем бензин и продукты.

Вторую, и последнюю бутылку я взял с собой.

Я не помнил, как взлетел прошлой ночью; все что осталось в памяти – скачки, луна и ужас, засевший во мне. Зато разговор у реки память сохранила во всех подробностях.

Агата присела рядом.

– Бедный, бедный Йорик. – Ты совсем плох, кажется. А тут еще эта жара…

– Нам надо поговорить. – Глухо сказал я.

– Конечно, мы поговорим, – ответила Агата, доставая из пакета коробку с соком. – Но сначала…

Она с хрустом свернула крышку и протянула коробку мне. Я качнул головой.

– Попей, – сказала Агата, – тебе скоро за штурвал.

– За какой штурвал?! – Воскликнул я. – Ты вообще понимаешь, что происходит? – Мы угнали самолет! Я угнал, понимаешь?!

Сразу и вдруг меня начало трясти. Я всем корпусом повернулся к Агате и почти закричал ей в лицо: «Агата! Что это было?! Объясним мне! Я не истеричка! Я просто хочу понять! Как мы сели в аэроплан вчера?! Как взлетели?! Я чуть концы не отдал от твоего… зелья! Где мы сейчас?! Что от меня нужно Иванычу?! Это-ж черт знает, что такое!!!»

– Не переживай, Йо-йо, – ответила Агата спокойно и отпила из коробки, – просто вчера ты не рассчитал силы.

Она поставила коробку на землю и улыбнулась невинно.

– Наверное, не стоило мешать… как ты это назвал… «зелье»? Не стоило его мешать с водкой.

Она протянула руку и поправила челку, упавшую мне на глаза: «Никак не могу привыкнуть, что вы, городские, все сплошь невротики». И добавила: «Ничего личного».

Ее реакция окончательно сбила меня с толку: «Невротики?! Да как… вообще… да я…»

– Так. – Я сделался строг. – В общем, так. Я никуда не лечу. Единственное, куда я пойду теперь – это в линейное отделение полиции. И объясню, что случилось; что мы, – я, – не виноваты. И – вернем аэроплан.

– И что именно ты скажешь? – Подняла бровь Агата. – Что просто так взял покататься чужой самолет? – Она сделала еще глоток, закрыла коробку ее и убрала в пакет. – От ответственности тебя это не избавит. К тому же, тебя тут же отправят на алкотест. И наркотест.

– Тогда мы полетим обратно, на пустырь, – сказал я, уже менее уверенно. – К Иванычу. И все объясним по-человечески. Думаю, он…

– …Иваныча на пустыре нет, – перебила Агата. – Он сейчас прочесывает окрестности в поисках тебя. И револьвер его смазан.

– Какой револьвер? – Мои брови полезли вверх.

– Обыкновенный, – отвечала Агата. – С барабаном. А ты что же, думал, он будет встречать тебя с цветами? После всего, что ты сделал и узнал?

– Узнал о чем?! – Воскликнул я. – Ни о чем таком я не знаю! Только о том, что у него есть какое-то дело. Но разве этого достаточно, чтобы…

– Так я тебе расскажу, – предложила Агата.

– И слышать не желаю! – Воскликнул я и даже уши прикрыл.

– Желаешь или нет, – он все равно тебя прикончит, – пожала плечами Агата, доставая из кармана уже знакомую мне трубочку и плотно набитый холщевый мешочек. – Потому что не поверит. Он слишком многое потеряет, если информация просочится.