– 823й, занял исполнительный, контрольное висение, взлёт, – звучит в эфире медленный и лаконичный голос.

Моментально оцениваю ситуацию, что самолёт уже не остановлю. Скорость на приборе уже 300.

И впереди, словно Летучий Голландец, силуэт Ми-8 строго на осевой линии. До него метров 500.

– 206й, катапультируйся! 823й, покинуть вертолёт!

Первая мысль была педалями изменить направление, уйти с полосы и прыгнуть. А вокруг ничего не видно, и в 500 метрах от полосы минные поля.

Значит, остаётся только перелететь стоящий на полосе вертолёт. Педалями держу самолёт по прямой, чтобы не потерять драгоценных единиц ускорения из-за изменения траектории разбега. К горлу подкатывает ком и, кажется, начинаю что-то орать не своим голосом.

Начинаю тянуть на себя ручку и резко отрываюсь от полосы. Вот они мгновения, которые кажутся бесконечностью. Приёмник воздушного давления, вынесенный впереди фюзеляжа, устремляется в небо, словно протыкая пылевую завесу.

Краем глаза вижу, что прошёл в метре от несущего винта этого… чудака. Но это не всё.

Тут же слегка отдаю ручку от себя, чтобы не произошло сваливание. Касаюсь основными стойками полосы. Перескочил! Давно так не нервничал, а ещё взлететь надо.

– Какого хрена вертолёт делает на полосе? Куда он вылез и когда вообще успел?! – выругался я, находясь ещё в состоянии некоего аффекта.

Пара секунд и, наконец, я, в воздухе! Быстро выскакиваю из пылевой бури, и обнаруживаю, что выше 500 метров видимость во все стороны более 10 километров.

– Я того родственник, кто это всё придумал! – продолжаю я посыпать всеми известными мне ругательствами коллегу на винтокрылой машине.

Слева начал пристраиваться ко мне Паша, показывая что-то рукой. Видимость хоть и отличная, но его сигналы так просто не разобрать. У меня ещё ком в горле стоит, а я должен понять язык жестов Менделя.

Проходит пара секунд, прежде чем я обнаруживаю, что зажал кнопку самолётного переговорного устройства для выхода в эфир. Отжав её, в уши начал литься поток запросов от каждого из экипажей моей ударной группы. Дождавшись паузы, я решил выйти в эфир снова.

– Окаб, 206й, эм… взлёт произвёл, борт порядок, отход по заданию.

Ещё одна пауза, и вот уже слышу ошарашенный голос руководителя полётами.

– 206й, мы всё поняли, – растягивая слова, ответил он мне, а на заднем плане слышны отдельные смешки.

– Окаб, я 206й, точно всё поняли? – спросил я.

Вспоминаю, что в выражениях и характеристиках группы руководства и экипажа Ми-8, я не стеснялся. Возможно, что-то высказал и командованию за такие задачи в условиях пыльной бури.

– 206й, там всё было очень доходчиво сказано, – ответил руководитель полётами. – Группе связь по направлению. Хорошей работы.

– Окаб, 204й понял, спасибо.

Через пару минут мы уже шли южнее долины реки Хазара, вдоль хребтов Панджшера. Получив команду с воздушного пункта управления на борту Ан-26 встать в зону ожидания, Гусько дал нам команду занять высоты с 7500 и вниз через 300 метров, а сам снизился до 6000, чтобы иметь возможность услышать авианаводчика.

Просматривая карту, я понял, что мы сейчас будем работать по какой-то очень скрытной цели. В этом районе Афганистана ещё нет наших войск, а значит, будем бомбить резервы противника.

– 204й, ответь Торосу, – запросил нас старый знакомый.

Живой, чертяга! Давно не пересекались с ним.

– 204й ответил, Торос.

– 204й, цель в квадрате 32-14, по улитке 4. Площадная цель. Рассчитывайте работать с пикирования. Наши на западном склоне, бой не ведут.

Возникшая пауза для переваривания всего сказанного обусловлена тем, что нельзя работать нашими боеприпасами с пикирования. Эффект будет не такой, как это привыкли видеть от бомб такого калибра.