– Пожалуйста, – сказал я, протягивая ему полётный головной убор.

– Курков, дай свой, – сказал Николаевич и Макс достал из кармана максимально свёрнутый шлемофон. – Одевай и лети.

Надев «говорящую шапку», я сразу ощутил, насколько большой «чайник» у моего товарища. На глаза, конечно, не съезжала, но свобода почувствовалась сразу.

Теперь в самолёте только я один. Никто не подскажет и не поможет. Твои командиры, Серый, доверили тебе самолёт, поэтому не поцарапай его.

Все необходимые проверки произвёл, а техник снаружи закрыл фонарь. Постучав три раза, он показал мне большой палец вверх и слез вниз. Теперь нужно загерметизировать кабину и проверить тормоза.

Я дождался, когда техники уберут колодки, педали в нейтральное положение и начинаю выводить обороты на «Максимал». Рукоятку тормоза держу на упоре. Самолёт на месте, значит, все хорошо. Осмотрелся по сторонам и можно рулить.

Через две минуты я вновь на полосе. Голова машинально повернулась назад, чтобы удостовериться – никого нет в задней кабине.

– Восемьсот восьмидесятый, взлёт.

– Восемьсот восьмидесятый, разрешил, – подал мне команду руководитель полётами.

Обороты «Максимал», закрылки во взлетном положении и двигатель зверски загудел. По достижению скорости сто шестьдесят километров в час, отрыв и набор высоты.

Продолжаю набор и увеличиваю скорость. Вот только сейчас можно с уверенностью сказать, что лечу я сам. Огромное желание ещё раз обернуться назад и проверить заднюю кабину. Пару раз даже нажал кнопку СПУ, чтобы спросить, есть ли кто на заднем сиденье. В ответ тишина.

Вот он, выход из четвёртого разворота. Впереди – посадочная полоса, сверху похожая на серый карандаш. Промелькнула мысль, что на неё тяжелее попасть, чем на поле. Оно шире было.

Всё лишнее быстро улетучилось, когда пришлось делать необходимые доклады руководителю полётами, выдерживать скорость, курс, высоту ещё и место контролировать. И всё это делал уже раньше, но я был тогда не один. А посадка на поле – лишь аномалия. Счастливое для меня исключение!

–Восемьсот восьмидесятый, дальний, закрылки полностью, сам, – выдал я руководителю в эфир.

– Восемьсот восьмидесятый, посадку разрешил.

Вот и полоса всё ближе и ближе. Выравниваю, обороты убрал, ручку плавно на себя, и скользящий взгляд влево. Ничего лишнего, только как учили.

Так, Серёга, посадочное положение и ручку задержать. Мягкое касание, держу нос, и даже замечаний нет от помощника руководителя со стартового командного пункта. Хороший знак!

Плавно торможу, и всё! Сел, слетал, выдохнул. И голова не болит. Видать шлемофон перепутал в казарме. Надо найти мою счастливую кожаную шапку с наушниками.

– Восемьсот восьмидесятый, поздравляем вас. Свершилось, – сказал в эфир руководитель полётами, намекая, что я долго шёл к этому важному рубежу в новой жизни.

На стоянке толпа была как никогда большая. Оказывается, мой полёт был крайним в этой лётной смене. Мне показалось, здесь собрался весь мой взвод и овации были соответственно громче, чем у всех. Так мне и сигарет не хватит раздать всем!

После минуты славы и нескольких подкидываний необходимо соблюсти формальность и представиться своему инструктору.

– Нестеров продолжал курить одну за одной. Он, наверное, полпачки скурил, пока ты летал, – сказал Макс, поздравляя меня. Действительно, рядом с отбойником, где и стоял весь полёт Николаевич, было много окурков. Вот мужик волновался!

– Товарищ майор, представляюсь по случаю первого самостоятельного вылета на самолёте Л-29! – доложился я Нестерову и протянул ему пачку «Казбека».

– Молодец! Ты у меня пятидесятый, юбилейный вылетевший самостоятельно. Поздравляю, – сказал Николаевич и крепко пожал руку. – А вы ничего не забыли? Я не слышал звонкого удара об стойку.