– Вань, я без претензий. Просто мне хочется от друга честности, а ты юлишь, недоговариваешь. Я не спрашиваю, с кем ты и как проводишь время. Мой вопрос состоит в том, почему это тебе мешает?

Иван мощно выругался, сравнив ситуацию с «полярным зверем». Он прошёлся по комнате и остановился, поставив руки в боки.

– Сергей, поверь мне на слово. Я не хочу провала нашего дела. Можешь быть в этом уверен.

– Знаю, но тебе «твой любовный интерес» кружит голову. Ты летаешь с ней, а не с нами.

– Это не так.

– Тогда в чём дело?

Ваня повернулся ко мне, готовясь ответить.

– Ты без меня прекрасно знаешь, что 31я машина очень «сырая». У неё много проблем.

– Знаю. Мы здесь, чтобы их устранить.

– А ты знаешь про падение тяги на посадке? Неполадки в системе управления двигателем?

Именно это сегодня и произошло во время полёта Сагита. Оказывается, Иван знал и не сказал об этом? Моя пауза на обдумывание затянулась, и Ваня понял почему.

– Ты летал сегодня на 31м борту? Что случилось?

– Неполадки в системе управления двигателем. Только не у меня, а у Сагита. Ты понимаешь, что могло случиться непоправимое?

– Серый, я на этом самолёте летаю. Зачем вы туда полезли? – вскрикнул Иван, схватившись за голову.

– Это не твоя личная вещь, а собственность государства. Если забыл, то я напоминаю это тебе, – строго ответил я, но Иван закрыл лицо ладонями.

Швабрин нарушил очень важное правило для лётчика-испытателя – честность.

– Сокрытие деталей в одном испытательном полёте может привести к непоправимым последствиям. А если бы самолёт пошёл в серию и на нём полетел бы недостаточно опытный лётчик? Такой, которых ты в своё время учил?

– На этом самолёте должен был лететь я. Мне нужно было ещё пару полётов, и тогда бы я сделал окончательные выводы, – оправдывался Иван.

– Но ты приболел. Самолёт решил опробовать Сагит. Ведь ты же заболел? – уточнил я.

Ваня не ответил. И так понятно, что со здоровьем у него всё хорошо.

– С Сагитом всё нормально? – спросил Швабрин.

– Да. Вспотел только сильно. Я тоже понервничал рядом с РВП, но всё прошло хорошо.

– Что делать, Серёга?

Ваня искренен. Если не верить другу, то как тогда можно работать в коллективе? Надеюсь, что моя беседа несколько взбодрит Ивана, и он соберётся. Оставим пока произошедшее на его совести. Как и расспросы о личности его любовницы.

– Будь я Гелием Вольфрамовичем, сказал бы что и куда приделать.

– Ребров и не такое мог сделать, – посмеялся Ваня.

– Ладно. Открывай тумбочку, доставай, что есть, и пошли к Сагиту. «Обсудим» перспективы системы управления двигателем.

Швабрин завис, не понимая, к чему я клоню. Совсем дураком прикинулся.

– Никак не соображу, Серёга.

– И это мой инструктор! Эх, Иван Фёдорович.

Ваня открыл тумбочку и вытащил оттуда две бутылки вина.

На зелёно-белой этикетке было нарисовано солнце, попивающее через трубочку напиток из фужера. Столовое белое вино от колхоза «Россия» из Джанкоя. Пожалуй, самое дешёвое из Крымских вин.

– Жлоб ты, Ваня.

– Нормальное вино. Когда выпивал, оно мне нравилось.

– Одевайся и иди за коньяком. Я пока помоюсь. Только хороший купи.

Разговор с Байрамовым и ведущим инженером выдался долгий. Комната наполнялась ароматом спиртного всё больше, а разговоры становились бурными с каждым часом.

Сагит выслушал, выругался, но ко второй бутылке «Коктебеля» подобрел. Инженер «ушёл» спать самым первым. Я, как единственный трезвый человек, предложил закончить. Делал это несколько раз и «с первыми петухами» до моих коллег информация дошла. А может, просто все запасы закончились. Даже вино из Джанкоя прекрасно зашло мужикам.

Поспав несколько часов, я решил сделать пробежку. Уже не первый раз в Крыму я осматриваю окрестности таким способом. Сегодня добежал до самого известного сооружения в Фёдоровке – пирс. Его длина практически 150 метров. Сооружение монументальное! Насколько я помню, во время строительства НИТКи его использовали для разгрузки блоков комплекса.