Мужичок кивнул, едва заметно усмехаясь в усы. Кирилл открыл было рот, намереваясь что-то спросить, но Марк покачал головой.

– Не сейчас. Вечером поговорим, – он отстранился и повернулся к шеренгам. – Ката!!!

Остаток дня Кирилл провёл с Оселком. Тот гордо пояснил значение своего прозвища, тем, что он, дескать, навроде точильного камня, которым острят клинки. А вообще, Оселок, по разумению Кирилла, выполнял функции интенданта, старшины лагеря. А заодно и лекаря. Показывая парню лагерь, он то и дело покрикивал на здоровенных воинов, и те подчинялись ему беспрекословно. Правда, как заметил Кирилл, не все пытались сохранить при этом серьёзное выражение лица. Гладиаторы, накинув на себя не совсем целые, но чисто выстиранные туники, таскали воду, дрова; несколько молодых парней возилось на кухне, кроша в огромные чаны какие-то местные овощи. Возраст обитателей лагеря колебался от двадцати до сорока-сорока пяти лет. Воины разошлись по шалашам. Кто-то сидел у маленьких костерков, кто-то прогуливался вдоль вала. Некоторые выходили из шалашей, держа в руках оружие – мечи с примерно полуметровым лезвием и массивной рукоятью, заканчивающейся округлым навершием. В вечерней тишине то тут, то там раздавалось шуршание оселков – на этот раз самых настоящих.

Кирилл задавал своему спутнику тысячи вопросов, но тот лишь отшучивался, поручая парню всякую мелкую работу. Гладиаторы препятствий новичку не чинили, но, держались отстранённо и общаться не стремились, хотя более молодые воины бросали на него любопытные взгляды. В конце концов парень просто расслабился и принялся выполнять поручения Оселка, наслаждаясь лёгкостью движений. Тело слушалось безукоризненно: ноги словно пружинили от земли, руки с лёгкостью подхватывали тяжеленные кадушки с водой, пальцы запросто справлялись с самой мелкой работой. Пару раз он просто усилием воли сдерживал себя от того, чтобы пройтись колесом.

Осмелев, он решил прогуляться по лагерю в одиночку. В сгущающихся сумерках костры стали ярче. Огни освещали лица воинов, недавно вернувшихся с вечерней «тренировки», делая контрастнее их суровые морщины и шрамы. Кирилл проходил мимо шалашей, кивая тем гладиаторам, которые поднимали головы, смотря на новичка. Некоторые отвечали, некоторые равнодушно отворачивались, продолжая заниматься своими делами. Воины тихо переговаривались между собой. Ни одной женщины или ребёнка Кирилл не заметил.

Миновав ряды шалашей, он приблизился к скале, в которой виднелась пещера. В глубине её мерцал тусклый свет. Парень несколько секунд постоял на месте, пытаясь высмотреть, что там внутри. Потом развернулся и собирался уже вернуться обратно, но застыл как вкопанный. Из пещеры раздался крик. Далёкий, сдавленный, но при этом отчётливый человеческий крик, наполненный болью. Кирилл оглянулся – сидевшие в сотне метров гладиаторы, казалось, ничего не слышали. Парень прислушался. Ничего. Едва слышно трещали ночные насекомые, вдалеке тенькал по железу кузнечный молот – этот звук, похоже, вообще никогда тут не прекращался. Кирилл вздохнул. Возможно, это просто какая-то местная ночная птица… Он развернулся к лагерю, собираясь вернуться. В этот момент крик повторился. Такой же далёкий. Кирилл медленно приблизился к пещере, заглянул внутрь. В глубину скалы уходил узкий коридор, то ли вырубленный в камне, то ли естественного происхождения. Несколько метров коридор шёл прямо, а потом изгибался влево, скрывая источник мерцающего света. Парень оглянулся по сторонам, а потом сделал шаг внутрь. В этот момент снова раздался крик, переходящий в вой. Дикий, наполненный болью и безумием. Из глубины пещеры к выходу метнулась какая-то тень. Кирилл в ужасе отпрянул, развернулся и тут же шлёпнулся на зад, ударившись о массивную фигуру высокого воина.