– Гляди-ка, наша Лизка! – прокричал дворовый мужик. – Петр Анисимович, батюшка! Так она, точно – она!

Горюнов обошел пепелище своего дома, предусмотрительно оставив жену и сына в поместье, сам же, когда дошла весть о том, что неприятель оставил город, решил проведать родовое имущество. И вот что он застал – полный разор.

– Тимофей, посмотри, жива ли она, бедняжка, – распорядился барин.

– Кажись, жива. Чаго, девка, напугалась сердечная? – участливо спросил управляющий.

Лиза уже очнулась, увидев перед собой лицо Тимофея, она решила, что умерла и это видение…

– Лизка, очнись! Я это – Тимофей! Барин-то вернулся…

Женщина попыталась присесть, затем огляделась: действительно, управляющий, а вон и барин – отец родной, стоит.

– Чаго с ней делать-то? – поинтересовался Тимофей.

– С девкой? Да в поместье ее надобно отправить. Она и так натерпелась, – сказал барин. – А дом надобно заново строить, покупать лес, плотников нанимать: станет в копеечку.

Вскоре Лиза прибыла в Горюново. Глафира Сергеевна встретила свою крепостную, словно родную.

– Ах, бедняжка! Как только ты там уцелела-то. Мы такого здесь про французов наслушались. Отправляйся в девичью, я же распоряжусь тебя помыть и выдать новую одежду, эта уж больно грязна.

– Благодарствуйте, барыня… – пролепетала Лиза.

– Ну, ладно уж, иди милая…

Женщина пребывала словно в тумане, когда ее мыли такие же крепостные девки, как и она, причитывая, мол, выпали на ее долю страдания и мучения, особенно увидев округлившийся живот несчастной. Старшая, поставленная над девками, для соблюдения приличий и порядка, сразу же направилась к барыне и, поклонившись, сообщила, что Лиза в тяжести, судя по всему, пребывает месяце на четвертом, не меньше.

Глафира Сергеевна опешила, но быстро взяла себя в руки:

– Дело молодое. Наверняка, она еще согрешила до взятия Смоленска. Надо бы с ней потолковать по-матерински. Зови ко мне.

Лиза, обряженная в новую голубую ситцевую рубашку и поплиновый цветастый сарафан, явилась перед строгим взором барыни.

– Лиза, скажи мне всю правду. С кем была ты из наших дворовых мужиков. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Женщина кивнула.

– Ни с кем.

Глафира Сергеевна вскинула брови от удивления:

– Помилуй, но ты же в тяжести!

– Точно так, барыня. Но не от наших, от Сазоновского.

Хозяйка еще более удивилась:

– Право за вами молодыми не уследишь! И от кого же?

– От кучера Фрола, – призналась Лиза.

– Ах, вот оно что-о-о, – протянула Глафира Сергеевна. – Не мудрено, помещик Сазонов приятельствует с Петром Анисимовичем. Вы не раз виделись и… – она не стала заканчивать свою мысль. – Ничего, я напишу Сазонову в Нижние Вешки, думаю, он не будет против. Правда, придется отдать тебя, да ну, ладно, сговоримся. Иди и ни о чем не беспокойся, без мужа не останешься.

Сердобольная Глафира Сергеевна отписала письмо лично Сазонову, поведав ему историю своей крепостной. Сазонов тотчас, по прочтении письма, вызвал к себе Фрола и велел сознаться, имел ли он плотскую связь с Лизаветой, что из барского дома Горюновых. Тот скрывать не стал, отпираться не было смысла:

– Было дело, барин, любились, покуда хранцуз Смоленск не пожeг.

– Так, так, стало быть, не сознаешься, что девку испортил.

– Как испортил? В каком енто смысле? – не понял Фрол.

– Да в таком, что Лизавета сия, в тяжести, месяце на четвертом, как пишет Глафира Сергеевна.

– Я…я… – мямлил кучер. – А может, это дите – не мое! Вот! Она там сколь времени без меня, почитай, три месяца. И чаго там было, в доме Горюновых хранцузы стояли – было дело, так кто ж знает – кто ей заделал…

Сазонов с осуждением смотрел на своего кучера: