Людовик опустил голову.

В это мгновение кардинал, видно, осознал, что король готов уступить матери и лично для него промедление смерти подобно, потому встрепенулся:

– Ваше Величество, Вы просили у меня руки моей племянницы Марии Манчини?

Анна Австрийская замерла, в немом возмущении глядя на своего возлюбленного, но тот словно не замечал этого гневного монаршего взора.

– Простите, Ваше Величество, но я, как ее опекун, исполняющий обязанности ее отца, отказываю вам в руке Марии ради блага Франции. Я уважаю ваши чувства к моей племяннице, был бы счастлив видеть вас своим зятем, но ставлю интересы Франции выше собственных и, простите, Ваше Величество, ваших личных интересов. Поверьте, мне больно произносить такие слова, я счастлив вашей любовью к Марии, но обстоятельства вынуждают меня ответить довольно резко. Надеюсь, пройдет время, и вы поймете, что именно двигало мной…

Королева уже сделала нетерпеливый жест, чтобы остановить слишком разговорившегося кардинала, но тот снова сделал вид, что видит только несчастного короля. До сих пор голос Мазарини почти дрожал от слез и сожаления, но теперь вдруг стал твердым:

– Ваше Величество, я понимаю, что говорю страшные слова, но если придется распоряжаться судьбой племянницы, то я скорее сам заколю ее кинжалом, чем позволю разрушить вашу жизнь. Еще раз простите мне мою резкость, а молить Господа о прощении мне придется всю оставшуюся жизнь.

Людовик смотрел на своего наставника во все глаза. Неужели кардинал готов скорее убить Марию, чем позволить им соединиться вопреки нуждам Франции? Мазарини в ответ смотрел в глаза монарха прямо, а по его щеке текла слеза. Она не была фальшивой, кардинал только что попрощался с возможностью стать тестем короля и с благосклонностью королевы, которая ни за что не простит и мгновенного замешательства в отказе.

Мазарини лучше кого бы то ни было, даже лучше самой Анны Австрийской, понимал, что для него это начало конца. Теперь предстояло только завершить начатые дела, прежде всего именно женитьбу короля, и как можно скорей пристроить племянниц. Собственно, оставались две – несчастная Мария и Гортензия.

В следующее мгновение Мазарини сделал еще один жест, которого от него не ожидали ни Людовик, ни Анна Австрийская, он поклонился королеве со словами:

– Ваше Величество, я принес в жертву интересам Франции свою семью. Позвольте мне удалиться.

Королева растерянно кивнула:

– Конечно, Ваше Преосвященство…

Кардинал быстро кивнул королю и поспешил прочь. Только многолетняя привычка не выдавать своих мыслей и чувств позволила Мазарини сдерживать клокотавшую внутри ярость. Он быстро, несмотря на болезнь, шагал к переходу в свой дворец, размышляя, как теперь быть и что последует за отказом в руке Марии самому королю.

Нет, кардинал вовсе не переживал за чувства племянницы, пожалуй, стоило раньше предвидеть такой поворот событий и предостеречь ее от слишком сильного увлечения и больших надежд. Мазарини ругал себя за то, что в надеждах невольно вознесся слишком высоко. Как он мог хотя бы на миг допустить, что Анна Австрийская допустит женитьбу Людовика на какой-то Марии Манчини!

На это наивно могла надеяться сама Мария, но только не он, столь опытный политик, прекрасно знающий Анну Австрийскую и понимающий, что для нее племянница кардинала никто!

Кардинала душила досада на самого себя за недальновидность, за то, что позволил случиться такому положению. Нет, он не мечтал о женитьбе короля на Марии, но что скрывать, королевское увлечение было кардиналу весьма приятно. Мазарини просто не ожидал от Людовика такой решительности, ведь Его Величество не противился встрече с предыдущей кандидаткой в королевы Маргаритой Савойской.