Вообще, работорговлей занимались практически все коренные жители Америки, все эти семинолы, команчи, ирокезы, сиу, пуэбло и кри. Все они не брезговали торговать живым товаром и охотно занимались похищениями с последующей перепродажей пленников на север, в США.

Так Селия оказалась в руках банды работорговцев. Её красота, ставшая причиной похищения, выступила поначалу некоторой защитой. За такую привлекательную девственницу можно было выручить намного больше, чем за порченый товар. Девушку переправили в Нью-Джерси, где её новыми хозяевами стали отец и сын Кросби. А вот в их поместье она попала в самый настоящий ад.

Чем больше я её слушал, тем больше жалел о том, что просто застрелил этих ублюдков. Они заслуживали намного худшей участи. И к собственному ужасу, я узнал, что достаточно много влиятельных и уважаемых членов американского общества водили с Кросби знакомство и регулярно гостили в поместье, со вполне очевидными целями. Я услышал такие фамилии, что волосы дыбом встали.

Бедняжку Селию ждала мучительная смерть, но, на её счастье, в поместье появился я. Да, я стал преступником и, наверное, изгоем, но ни капли об этом не пожалел.

Сыновья Тома и Дукаса закончили с кизельгуром, в трюмах шхуны теперь лежало больше трёхсот килограмм этого минерала, и мы, пополнив запасы воды, взяли курс на восточное побережье Флориды. Там, в городке Сент-Августин, я решил обустроить свою временную базу, провести эксперименты с динамитом, продолжить мои медицинские изыскания и, самое главное, подготовиться к осуществлению одной очень многообещающей авантюры.

В Сент-Августин мы прибыли ранним утром тридцатого августа. Городок ещё спал, а на пристани, помимо заспанного местного чиновника, нас ожидали двое.

– Эй, Стефан, лови конец! – закричал Дукас одному из них и кинул канат. Тот сделал неловкое движение, и верёвка упала в воду.

И тут я услышал то, что заставило меня широко улыбнуться.

– Стёпка, ехиднин сын, едрить тебя через коромысло! У тебя что, руки дерьмом намазаны? Канат уронил, растяпа! – и многое, многое, многое.

Второй человек Дукаса заворачивал такие конструкции, что его национальная принадлежность не оставляла сомнений. Когда мы пристали к берегу, я подошёл к нему и спросил:

– Братец, ты что, русский?

Ох и помотала жизнь простого вологодского мужика Савелия Прохорова! Двенадцать лет назад жребий пал на него, и попал Савелий по рекрутскому набору из своей северной деревеньки на жаркий юг империи, в пехотный полк на Азово-Моздокской укреплённой линии.

Служил честно, пулям не кланялся, но и вперёд не лез.

– Самое безопасное место оно же где? В серединке. И от командирского батога далеко, и черкесский кинжал неблизко, – часто говаривал он своим однополчанам.

К тому же жук он оказался преизрядный. Нет-нет да и получалось, что и табачку у Савелия в кисете было побольше, и каша в котелке понаваристей, чем у товарищей. Трофеями он разживался иногда такими, что впору не то что унтеру, а даже и офицерам.

Но никогда и никто не мог его ни в чём обвинить: с товарищами делился исправно, воровать не воровал. Водку пил – а кто её не пьёт? Но не больше, чем другие. Просто был он весь такой, оборотистый.

Обнаружилась, правда, и у него слабина, и нашёл он через эту слабину приключения. А именно, женщины. Охоч он был до баб, уж вы меня простите, до чрезвычайности. Вот буквально ни одной юбки не пропускал.

И как-то раз приглянулась ему одна казачка, ладная такая, всё при ней. К тому же вдова, что важно. Савелий мужчина был с понятиями, на чужих жёнок рот не разевал и незамужних девок не портил.