Алексей Гастев.
Источник: Владимиро-Суздальский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник
Ключевой пролетарский поэт ХХ в.; первый радикальный реформатор процесса труда в промышленности.
Профессиональный революционер с 1902 г. Анархо-синдикалист, близок к революционным синдикалистам. Причислить его к анархистам затруднительно.
Автор книги стихов «Поэзия рабочего удара» (1917), показавшей органику «пролетарского языка» с его антропоморфизацией машины и фабрики, чувственностью тотального протеста и рациональностью производственной инструкции.
В 1921 г. создал в Москве Центральный институт труда (ЦИТ), который называл своим художественным проектом. ЦИТ сотрудничал с ВХУТЕМАСом: вместе они исследовали процесс труда с помощью киносъемки и обучали рабочих самоорганизации, театрализуя трудовой процесс.
Филиалы ЦИТ действовали по всей стране, превращая «проклятый» труд в коллективную творческую созидательную деятельность. Советский промышленный прорыв 1930-х гг. состоялся во многом благодаря сетевой деятельности ЦИТ.
Также Гастев – автор иллюстрированных конструктивистами книг и плакатов по научной организации труда.
В 1939 г. расстрелян.
Рогдай ‹Алексей Ган›
«БАШНЯ» АЛЕКСЕЯ ГАСТЕВА
Анархия. 1918. 11 мая. № 56. С. 4
О тов. Гастеве я смутно слышал среди московских металлистов[150] и в дни заседаний московской конференции культурно-просветительных и пролетарских организаций.
Мельком упоминалось, что среди петроградских рабочих пользуется вниманием и успехом тов. Гастев, поэт своего завода.
Говорили, что он поет о подшипниках, о шкиве, что индустрия – его любимейшая тема.
Наконец, Петроградский Пролеткульт издал первую книгу его: «Поэзия рабочего удара».
Книга Алексея Гастева до Москвы еще не дошла.
Помещу пока здесь поэму в прозе «Башня»[151].
На жутких обрывах земли, над бездною страшных морей выросла большая железная башня рабочих усилий.
Долго работники рыли, болотные пни корчевали и скалы взрывали прибрежные.
Неудач, неудач – сколько было несчастий!
Руки и ноги ломались в отчаянных муках, люди падали в ямы, земля их нещадно жрала.
Сначала считали убитых, распевали им песни надгробные. Потом помирали без песен прощальных, без слов. Там, под башней, погибла толпа безымянных, но славных работников башни.
И всё ж победили… и внедрили в глуби земли тяжеленные, плотные кубы бетонов-опор.
Бетон – это замысел нашей рабочей постройки, работою, подвигами, смертью вскормленный.
В бетоны впились, в них вросли, охватили огнем их железные лапы-устои.
Лапы взвились, крепко сцепились железным объятьем, кряжем поднялись кверху и, как спина неземного титана, бьются в неслышном труде-напряженьи и держат чудовище-башню.
Тяжела, нелегка эта башня земле. Лапы давят, прессуют земные пласты. И порою как будто вздыхает сжатая башней земля; стоны несутся с низов, подземелья, сырых необъятных подземных рабочих могил.
А железное эхо подземных рыданий колеблет устои и всё об умерших, всё о погибших за башню работниках низкой железной октавой поет.
На лапы уперлись колонны, железные балки, угольники, рельсы.
Рельсы и балки вздымаются кверху, жмутся друг к другу, бьют и давят друг друга, на мгновенье как будто застыли крест-накрест в борьбе и опять побежали всё выше, вольнее, мощнее, друг друга тесня, отрицая и снова прессуя стальными крепленьями.
Высоко, высоко разбежались, до жути высоко, угольники, балки и рельсы; их пронзил миллион раскаленных заклепок – и всё, что тут было ударом отдельным, запертым чувством, восстало в гармонии мощной порыва единого… сильных, решительных, смелых строителей башни.