Следующая мысль заставила меня задохнуться от боли. Мои родные… Боже, что с ними будет, когда они узнают, что я пропала? В моей квартире кровь, всё разбросано, выбита дверь. Да они с ума сойдут! Мама, папа, бабушка… Что мне делать? Слезы катились ручьем, я их даже не вытирала, прокручивая в голове случившееся. Как мне дать им знать, что я жива? Бог мой, я ведь сорвала их планы! В субботу должна состояться помолвка моего брата Ника. Он так долго этого ждал. Завтра я встречаюсь с Майклом. При мысли о нём снова больно сжалось сердце.

Я сидела и плакала от жалости к себе и от того, какой ужас придется пережить моим близким. А ещё я вглядывалась в темноту, туда, где шумело бесконечной пропастью море, и хоть капельку, но надеялась, что с рассветом увижу на том берегу знакомые силуэты набережных Манхэттена.

Джерд

Он смотрел сквозь всполохи пламени на одинокую сгорбленную фигурку. Девушка сидела на песке спиной к нему на самой границе света, подтянув колени к лицу.

«Далеко не отошла, оно и понятно, боится», – невесело думал Джерд.

Но держалась девчонка отлично. Не было ни слез, ни истерики. Поверила, не поверила – сложно сказать. Помолчала, а потом, уходя, обернулась, посмотрела на него огромными, в пол-лица глазами, и шепотом спросила: зачем.

Что Джерд мог ей ответить? Гхолы убили бы её. И потому он просто не смог её там оставить. Поддался эмоциям. Он и сам спрашивал себя: зачем?

С того дня, как кровь рода пробудилась и Джерд впервые перешел, он никогда ничего не брал в других мирах. Нельзя связывать реальности, так говорили Древние. Это закон. И вот несколько часов назад он его нарушил, забрав с собой человека. Он не мог себе объяснить, почему поступил так. Но там, в её мире, когда он лежал, истекая кровью, а дух его блуждал на другой стороне в вязкой, зыбучей мгле, не зная ни места, ни времени, он слышал голос, чарующий, нежный. Он звучал словно эхо: «Не умирай, пожалуйста, не умирай».

Голос едва пробивался, слышался обрывками, то затихая, то возвращаясь. И Джерд шел за этим голосом, он вел его, был путеводной нитью в дурманящей, тягучей пелене. А когда он очнулся, первое, что увидел, – глаза. Огромные, блестящие от слез, серые, как воды реки в предрассветном тумане. Она шептала ему: «Не умирай, пожалуйста, не умирай».

Волны мягко шумели, перекатываясь по песку. Девушка продолжала сидеть, её узкая спина подрагивала. Она плакала. От воды тянуло прохладой, а девчонка сидела совсем раздетая.

«Замерзла», – подумал Джерд, видя, как она обхватила себя руками. Неудивительно, Иррианское море становилось уже по-осеннему холодным.

Джерд хмыкнул, вдруг вспомнив, как она посмотрела на Фалька, когда тот протянул ей плащ. Взгляд был такой, словно он предлагал ей дохлую крысу. Даже Эйрих не нашелся, что ответить, а такое случалось редко. Джерд чувствовал глубокую вину за то, что забрал девушку с собой, но оставить её там было бы неправильно. Она помогла им. Помогла ему.

Он шумно вдохнул свежий ночной воздух. Соль, свинцовые волны и вековые сосны, что корнями вцепились в песок у самой кромки воды. Он любил это море.

Пусть она побудет ещё немного одна, не стоит мешать. Но потом Джерд встанет, подойдет к ней, укутает в плащ и отнесет к костру. Не дело это, чтобы девушка мерзла.

С моря донесся звук, похожий на скрип уключины от весла. Эйрих и Фальк вмиг оказались на ногах. Из темноты к берегу медленно выплывал огонек. Узкий нос деревянной лодки ловко скользнул по воде и уперся в песок. Джерд улыбнулся – значит, Дрогот всё-таки получил его письмо.

– Мой лорд, – поклонился матрос. – Всё готово, капитан ждет вас.