– Мама, – я заплакал и попытался прижаться к ее большой груди, но она меня оттолкнула со всей энергией, что была у нее в запасе. Я почувствовал все то, что она хотела этим передать, и молча ушел, взглянув в последний раз на разбитое окно, в которое заглядывала похожая на сыр золотистая луна. Я бы поел сыр. Не ел уже четвертый день.

Лишь пепел найдёшь ты сухой,

Не останется и папиросин.

Жаль, что согрет не весной,

Жаль, что на сердце льет осень.

Маме не нравилось, когда я разговаривал, поэтому не буду этого делать. Впервые услышал, как издавало звуки сердце. Его будто терзали на части, и оно кричало, призывая на помощь. Я не знал, как до него добраться из своего темного уголка, но пытался и поэтому шел с закрытыми глазами, выпуская из-под ресниц соленую воду. Становилось легче, но мозг сваливал меня вновь и вновь, чтобы подобрать драгоценные упавшие капли, которыми поливал осеннюю умирающую почву.

– Сынок, ты что делаешь?

Я замер и слился с мокрой растительностью под ногами. Не хотел видеть мертвеца вживую еще раз.

– Парень, ты кто?

Я осторожно посмотрел помутневшим взглядом на неизвестного, назвавшего меня сыном. Разве он мне отец?

– Послушай, я не смогу помочь тебе, если не скажешь, кто ты и откуда. На дворе темно, очень много плохих людей.

Я наблюдал за вибрацией золотистых частичек света вокруг его одежды на фоне рассеивающихся фонарей в тумане и пытался поймать их взглядом, но они играли в прятки. Я захотел дотронуться до них, чтобы остановить, но попал в пар от губ незнакомца.

– Руки убери! Что ты за хрен такой! – перетаптывался с одного места на другое мужчина в кожаных расшнурованных ботинках.

В нем не было зла: скорее смешанные чувства с недоумением и совестью, борющиеся с нотами отстраненности и равнодушия. Мне показалось, что он говорил со своим мозгом, только выиграл у него спор.

– Вставай, пойдем, не могу я оставить тебя тут, – и он протянул теплую руку, которую достал из потайных карманов длинной куртки.

Я шел быстро, потому что высокий, а он медленно, потому что низкий. Была заметна его усталость. На вид ему где-то 5+7 лет – гораздо старше моего уже обездвиженного отца. Этот человек был добрее и живее, пахло от него уютом и костром. Чтобы ему стало легче и удобнее, я пошел с согнутыми ногами. От неожиданности тот воскликнул:

– Да ты «от дождя»!

К удивлению, я услышал знакомое слово от незнакомого человека. Меня частенько так называли, и мама говорила, что это неплохо, потому что я единственный в своем роде. Скорее всего, он вспомнил меня. Я же популярный!

– Вы видели видео? – постарался выговорить я, но получилось что-то вроде хлюпанья языком в ротовой полости.

– А?

– Я популярный, – с улыбкой достал раздолбанный телефон и сунул экран «отцу» в лицо, чтобы тот посмотрел мои звездные мгновения.

– Я плохо вижу. Будь добр, перестань тыкать мне этим прибором в физиономию!

Снова буду молчать, чтобы человек не злился.

– Как тебя зовут хоть? – улыбнулся мужчина, и я понял, что он дал разрешение говорить.

– Люмьен.

– Как-как? – приблизился он ухом к моей голове, и мне стало неловко.

– Люмьен, – еще тише проговорил я, пряча голову в воротник свитера. Это мой любимый свитер, потому что пахнет чем-то родным, а осень нравится, потому что могу носить этот свитер не снимая. Как красиво падают листья! Я упал.

– Люмьен, хм, – задумался дяденька и в очередной раз поднял меня, – это не похоже на имя, скорее фамилия. Вот меня зовут Жулиан, а фамилия – Порсье, – прокряхтел взрослый.

– Меня зовут Люмьен. Все меня так зовут.

– Я понял, но у человека должно быть имя, понимаешь?