ВЕРНЕМСЯ, впрочем, в лето 49-го… Все неурядицы и проблемы когда-то иссякают, и начинается последний рабочий этап, завершением которого оказывается испытание – удачное или…
Или – неудачное.
Как уже было сказано, к лету 1949 года подошло время экспериментальной полигонной проверки того, над чем КБ-11 и вся новая атомная отрасль работали несколько лет. Теперь фокус усилий постепенно перемещался в Казахстан, на «Учебный полигон № 2 Министерства Вооруженных Сил СССР» – так, напоминаю, был официально закодирован Семипалатинский полигон. Неофициально его называли «Двойкой», и этот арготизм быстро стал общеупотребительным.
В июне на Полигон № 2 с «Объекта» пошли первые эшелоны с «материальной частью», автомашинами и сотрудниками – предстояли первые работы, размещение материалов, расконсервация и монтаж оборудования, стендов и прочее… Кто-то из прибывших оставался и на испытания, большинство – выполнив задания, возвращалось обратно. На смену им прибывали те, кто должен был окончательно готовить Опыт и проводить его. Полетели с Объекта через среднерусские леса и Уральские горы в гористые степи Казахстана и первые самолеты…
Старший инженер-конструктор Фишман направлялся на Полигон с передовой группой – в списке, утвержденном Зерновым 28 июня 1949 года. В графе «дата выезда» напротив фамилии Давида Абрамовича стояло «10–15.УН», так же, как и напротив фамилий заместителей Главного конструктора – К.И. Щелкина, Н.Л. Духова, В.И. Алферова, директора завода № 2 А.Я. Мальского и непосредственного начальника Фишмана – Терлецкого.
В графе «Для каких работ» пояснялось: «Для работ по монтажу оборудования и подготовке приспособлений для заправки тяжелого топлива».
В графе «Когда возвращается обратно на объект» напротив фамилии «Фишман» стояло неопределенное «По окончании опыта»… Для того чтобы вместо такого «срока» в документах появилась вполне конкретная дата, надо было этот опыт провести.
Еще одна деталь: графа «Примечание» тоже была не пуста, и там значилось: «В настоящее время находится на полигоне». То есть, в действительности Фишман включился в работы на месте предстоящего испытания уже со второй половины июня 1949 года одним из самых первых в КБ-11 и – выходит – самым первым среди конструкторов.
На фронте год идет за два… А тут счет, если иметь в виду нервные нагрузки, мог бы быть еще более высоким. Тем более – в ситуации, когда Фишман на первых порах оказывался сам себе командиром.
Напряжение нарастало уже с начала 49-го года. Еще 13 января Зернов провел совещание с Харитоном, Духовым, Щелкиным и Алферовым для рассмотрения программы тренировочных опытов на Полигоне № 2. Но по мере того, как решалось все больше вопросов и проблем, становилось не спокойнее, а, пожалуй, еще сложнее – на смену решенным вопросам приходили ранее неучтенные, объявившиеся только после того, как было выполнено учтенное… Что-то не ладилось, что-то срывалось – реальная жизнь есть реальная жизнь. Так, в программе от 13 января 1949 года, подписанной Ю.Б. Харитоном и К.И. Щелкиным, говорилось:
«На оснащение и освоение зданий и стендов группы КБ-11 на Полигоне № 2 потребуется 20–25 [дней], поэтому здания, заявленные КБ-11, должны быть окончены полностью и приняты не позже чем за 40–45 дней до большого опыта»…
В действительности же некоторые здания принимались комиссиями в первых числах августа – за двадцать, а то и менее дней до исторического Большого Опыта. И вот как раз о зданиях-то рассказ у нас дальше и пойдет…
ОСНОВНЫЕ специализированные здания КБ-11 на полигоне назывались частью по номерам: 12П, 32П, 36П; а частью имели аббревиатуры: МАЯ-1 и МАЯ-2, ВИА, СМИ и ФАС. Было еще здание с почти игривым названием «Погребок»…