Сказано это было, конечно, в сердцах – до испытания РДС-1 оставался год, и работы всем – конструкторам в том числе – предстояло выполнить немало. Внимательное изучение 8-томного издания РФЯЦ-ВНИИЭФ «История создания ядерного оружия в СССР 1946–1953 годы (в документах)» убедительно показывает и доказывает, что многие вопросы – конструкторские, технологические, смежные – к тому времени как раз решены не были\

Достаточно привести выдержку из выступления одного из заместителей Харитона, начальника научно-исследовательского сектора (НИС) профессора Кирилла Ивановича Щелкина, на совещании 11 октября 1948 года у начальника «Объекта» генерал-майора ИТС П.М. Зернова, где присутствовали также Ю.Б. Харитон, Л.В. Альтшулер, Е.И. Забабахин, А.Д. Захаренков, И.А. Терлецкий и другие.

Щелкин тогда заявил:

А вот отрывок из «Краткого технического отчета» о работе отдела 25 за II квартал 1949 года от 15 июля 1949 года, подписанного заместителем начальника отдела Матвеевым:

Это – работы весны и даже лета 49-го года! До первого испытания 29 августа оставались считанные недели, а окончательно все решено не было – вопреки уверенности Турбинера, высказанной им годом (!) ранее…

Возможно, дело тут было не только в ущемленном самолюбии Виктора Александровича, а в том, что в силу особой секретности даже Турбинера вряд ли очень-то пускали «внутрь» непосредственно заряда, и он не был в полной мере осведомлен обо всех сложностях и трудностях по этой части.

В описанной выше и ныне достоверно практически невосстанавливаемой коллизии отразились и какие-то черты времени, и особенности переходного периода в оружейной работе от первых экспромтов к новому – более основательному качеству ее. Любителям же отыскивать причины в развернувшейся «борьбе с космополитизмом» могу сообщить, что в атомной отрасли она место быть не имела. Но, похоже, новому уровню задач Турбинер не соответствовал, и его замена оказалась оправданной. Конечно, «лошадей на переправе не меняют», но тут ведь сменили не «рабочих лошадок» вроде Терлецкого или Гречишникова, а, так сказать, одного из «кучеров». Управляемость была не только не утрачена, а укрепилась – Духов не был новичком в проблеме реализации крупных инженерных проектов. И опыт он с собой принес ценный, в том числе – с точки зрения будущего.

ГЛАВНОЙ официальной конструкторской фигурой «Объекта» стал генерал-майор Духов. А вскоре по приказу начальника КБ-11 Зернова от 29 декабря 1948 года научно-конструкторский сектор № 1 получил – «в целях соблюдения государственной тайны» – наименование «сектор № 38». В этот «первый-тридцать восьмой» сектор входили отделы №№ 39–44 во главе с Н.Г. Масловым, Н.А. Терлецким, С.Г. Кочарянцем, А.П. Павловым и В.К. Лилье (оба – отдел № 42), С.И. Карповым и Д.М. Урлиным.

И теперь в число их младших коллег входил Давид Абрамович… Разница в служебном положении Фишмана и Духова была тогда, конечно, велика, но чувство общего, старого, путиловского а потом уральского товарищества не могло не существовать. Тем более, что связующим звеном тут был Гречишников. Поэтому можно предполагать, что «вписался» Давид Абрамович в работу быстро и без того чувства некой внутренней неуверенности, которое знакомо каждому, кто хоть раз в жизни начинал что-то заново и всерьез.