После той беседы с Верховным жрецом они встречались лишь несколько раз, да и то в присутствии других людей. Не было повода у Верховного жреца – представителя верховной власти Атлантиды – беседовать с правителем с глазу на глаз. И вот теперь вновь, при личной встрече Верховный жрец грозит ему каким-то известием. Чувство сильной обеспокоенности, охватившее его, подсказывало, что ему предстоит нелегкий разговор, быть может, много крат мрачнее, состоявшегося в пору начала его правления.

Тревога темной тенью легла на лицо Хроноса, свела почти к самой переносице тонкие линии бровей, изогнувшиеся над большими с искрами зелени серыми глазами. Он стоял у открытого окна, вбирая в грудь свежий ветер Атлантики, а в голове беспокойным роем вился сонм мрачных безрадостных дум.

Не было больше покоя Хроносу в его любимой стране. Доселе процветающая Атлантида с ее семью островами, с высокими науками и ремеслами, радостным и благодатным народом вдруг утратила свое благополучие, выразимое в согласии и благоразумии – этих извечных спутниках народа Атлантиды. Все чаще народное собрание на дворцовой площади разбирало жалобы обиженных земледельцев. Наделенные землей еще в незапамятные времена далеких предков атланты вдруг решались изменить установленный порядок в ущерб живущих рядом с ними. Пока что жалобщики угрюмо уступали народному собранию, громогласно бросившему каждому из них свой единодушный многоголосый ответ: да не будет так!. Но Хронос понимал, что уходящих в мрачном и тяжелом молчании недовольных становится все больше, а раз так, то возмущение и смута, доселе незнакомые его стране, станут расти. Потому-то в его душе поселились тревога и беспокойство. Хотя он и не мог устремить в будущее свой третий глаз, давно закрывшийся не только для него, но и для многих, но сердцем он чувствовал, что страшные, тяжелые времена наступают в его стране. Самое же тревожное для него было то, что он – владыка процветающей и благодатной страны с образованным и послушным народом, – не знал, как пережить смутные времена, что сделать для возвращения мира и радости своему народу.

Хронос, погруженный в тягостные думы, не услышал легких, почти летящих шагов за спиной, он вздрогнул от едва ощутимого прикосновения нежной руки и раздавшегося вслед за ним звонкого голоса:

– Отец, я искала тебя. Что случилось, почему ты грустишь?

Обернувшись, Хронос увидел изумрудное сияние глаз дочери, радость от встречи с отцом была перемешана в них с тревогой.

Лессира в это утро и вправду была встревожена. Слуга, тяжело вздыхая, тихонько шепнул ей, что всю ночь царь, печальный и задумчивый, провел в кресле у окна. И что же она видит? Он встречает ее грустной улыбкой.

– Что случилось, отец? Скажи мне.

– Дочь моя, понапрасну себя ты беспокоишь такими мыслями, – Хронос с нежностью сжал руки дочери, – тебе известно, что управлять нашей большой страной непомерная по своей сложности задача. Обычные дела кладут тень заботы мне на чело.

– Но раньше ты никогда не выглядел таким встревоженным, – упорствовала в своих расспросах Лессира, – неужто раньше забот было меньше?

– Времена меняются, страна тоже должна меняться. Я и размышляю о том, что же должен изменить в нашей любимой стране.

– Отец, обещай мне, что не скроешь от меня перемен. Обещаешь? – настойчиво твердила Лессира, вглядываясь в улыбающиеся глаза отца.

– Обещаю ничего не скрыть от тебя, о всевидящая дочь моя, – с улыбкой на устах ответил царь, и шутливо поклонился дочери. – А теперь расскажи мне, что привело тебя ко мне в столь раннее время.

– Я пришла за разрешением… э-э… я хочу сегодня покинуть дворец… позволь мне совершить прогулку…