Когда я устал, я присел на корточки. Ко мне тотчас же подошёл один из моих церберов и предложил проследовать за ним. Я послушался. Меня привели в смежный двор, закрытый со всех сторон решетчатыми стенками. Вдоль них тут стояли длинные скамьи, на одну из которых меня и посадили.

Продолжая пребывать в смятении, я сел и закурил. Неистовый гвалт чаек сопровождал меня отовсюду. Господи, Атлантика никак не могла меня отпустить.

Закутавшись в пальто, я наслаждался каким-то совершенно незнакомым доселе мне состоянием. Это когда вроде как уже ты попрощался с жизнью, полностью переосмыслил всё, извинился искренне перед всеми своими жертвами. И тут внезапно тебе дают какой-то призрачный шанс.

А может, не шанс, а изощренный вид пытки? Может, это итальянцы постарались, дабы воплотить свои ненормальные понятия о вендеттах и прочей чепухе? Мол, дать мне надежду перед самой петлей…

Я сидел и изнывал от непонятных чувств, бушующих у меня внутри. Внезапно около меня возник Филип Пергон, сияющий словно начищенный бак для воды.

– Я вижу, новости будут явно не из плохих? – попытался сострить я.

– Уверен, Вы уже оценили по достоинству свой завтрак сегодня. – мой адвокат сел и закинул ногу на ногу, всем видом показывая свою профпригодность.

– Было дело. Каким образом это взаимосвязано с Вашим визитом? Кстати, что-то я не припомню чтоб Вы частили в последнее время, навещая меня, – съязвил я.

– Вчера я добился! – Пергон сделал свой лицо еще более значительным, – отмены приговора по Вашему делу в связи, внимание, в связи с вновь открывшимися фактами. Суд отзывает приговор и возвращает дело в прокуратуру на доследование.

Наверное, мое лицо представляло собой адскую смесь из эмоций, потому что мой адвокат рассмеялся, причем настолько искренне, что мне захотелось задушить его в объятиях.

– Вижу, что Вам это явно по нраву!

-Филип, если это шутка, то крайне неудачная…

– Полный порядок, – он пересел ко мне на скамью и похлопал по плечу, – если быть до конца честным, то тут не только моя заслуга. На днях Левый фронт провел массовую забастовку по всей стране. Бастовало почти триста тысяч человек. Вам конечно же, об этом ничего не известно, ведь так? В общем, мадам Легранд на внеочередной сессии парламента объявила, вернее, пригрозила что выведет на улицу миллион человек к следующим выходным. Требования как обычно, большей частью, популистские, но чертовски привлекательные для бедных и чернокожих районов. В частности, она снова упомянула Вас в своей речи и потребовала немедленного пересмотра дела.

– Что-то мне не верится, что эта мадам….

– Я тоже так думал до поры, до времени. Но не далее, как три дня назад я имел честь лично встречаться с нею, с этой мадам, мне позвонил ее секретарь и пригласил к ней на приватную встречу. Она оказалась на редкость умной теткой, кстати, не такой уж и старой, как я думал, глядя на нее по телевизору, – Филип самодовольно хмыкнул, смакуя мое удивление.

– Ты меня здорово интригуешь, друг! Скажем так, прибавку к своему гонорару ты заслужил уже точно. Но все же, хотелось бы поконкретнее.

– Мадам Легранд высказалась в таком духе: мол, товарищ Видаль, слышите, она Вас называет товарищем, эдакое марксистское панибратство; в общем, товарищ Видаль приговорен к смерти неправедным буржуазным судом Пятой республики, погрязшей во всех смертных грехах оголтелого капитализма и прочее. Поэтому она готова настаивать на отмене Вашего приговора в обмен на Ваше сотрудничество с Левым фронтом.

– Я политикой никогда не интересовался, – несколько безнадежно ответил я несколько безнадежно.