Да, конечно, слышали, но особого внимания на нее не обращали.
Да и зачем?
Они сами выступали за свободу и не собирались лишать права на нее другого человека.
Во всяком случае, пока!
После того, как получивший звание майора Кемаль был назначен военным инспектором линии Салоники-Монастыр, лидеры «Единения и прогресса» доверили ему осуществление связи между своим штабом и расположенными на этой ветке филиалами.
Возможно, это и на самом деле было очень важно, однако сам Кемаль не испытывал ни малейшего восторга от такого доверия к себе.
Да и какой там мог быть еще восторг, если его, как ему, во всяком случае, казалось, намеренно удаляли от главных событий!
А они действительно приближались, и после того, как весной 1908 года Австро-Венгрия получила концессию на строительство железной дороги к Салоникам, а Россия и Англия намеревались ввести в Македонию десятитысячную армию, младотуркам не оставалось ничего другого, как только сыграть на опережение.
Глава II
3 июля комендант гарнизона небольшого македонского городка Ресна майор Ахмед Ниязи-бей ушел со своей знаменитой четой в горы и оттуда прислал отчаянное письмо султану, полное угроз и оскорблений.
Вслед за ним в горы ушла и другая чета во главе с Энвером, и уже очень скоро восстанием была охвачена почти вся европейская часть султанских владений.
После того как Энвер заявил на всю страну о начале революции, Кемаль только презрительно усмехнулся.
– Это авантюра сумасшедших, – небрежно бросил он окружавшим его офицерам. – Через сорок восемь часов о ней все забудут!
И можно только представить себе его разочарование, когда через отмеренные им на революцию сорок восемь часов она приняла еще более широкий размах.
Отряды Ниязи и Энвера росли с каждым днем, но им так и не пришлось ни с кем сражаться, поскольку посланные на их усмирение воинские части и не собирались воевать.
23 июля 1908 года центральный комитет «Единения и прогресса» в ультимативной форме потребовал от султана восстановления конституции, и повисший над пропастью Абдул Хамид во второй раз в своей жизни был вынужден даровать ее стране.
И надо было только видеть, с какой радостью отмечала та свою первую большую победу в борьбе с абсолютизмом.
Оно и понятно: измученные отсутствием свобод люди были счастливы хотя бы тем, что наконец-то могли ни от кого не прячась ходить по улицам!
Цензоры были мгновенно изгнаны, газеты славили революцию, и осмелевшие люди вершили жестокую расправу над агентами султана, вешая их прямо на улицах!
Темницы рухнули, и на свободе оказалось сразу 40 тысяч политических заключенных, от тайной полиции и тридцатитысячной армии доносчиков остались одни воспоминания, и каждый день в стране появлялись общественные организации, ассоциации, клубы и политические партии.
Ну и конечно, началось поголовное братание!
В одном из городов председатель болгарского комитета объявил о примирении с греческим архиепископом, в другом – революционные офицеры посадили в тюрьму турка за оскорбление христианина.
Единая конгрегация турок и армян повторяла молитвы своих священников во время поминовения жертв массовой резни армян.
Полнейшая эйфория охватила и Стамбул, где разгуливающие по улицам огромные толпы жителей кричали:
– Да здравствует конституция! Долой шпионов!
По городу разъезжали повозки, в которых вобнимку обнявшись сидели турецкие муллы, еврейские раввины и христианские священники.
Славили и султана, и тот по требованию своих подданных молился в Святой Софии, где не был более четверти века.
Майоры Энвер, Ниязи и Ейюп Сабри были объявлены «героями свободы» и купались в лучах славы.