С момента исчезновения мужа Элеонора придерживалась выжидательной тактики по отношению к британскому посольству. Лишь получив «инструкцию» Кима покинуть Ливан на борту чешского самолета, она решила обратиться за помощью в посольство и проинформировала его сотрудников о полученных ею письмах. В мае по согласованию с ливанскими властями она с двумя детьми, не привлекая к себе внимания, покинула Бейрут. Добравшись до Англии, Элеонора оставила детей у родственников Кима, а сама направилась в Нью-Йорк, чтобы навестить дочь Анну, перебравшуюся в США к своему отцу Брюеру. Когда она через некоторое время возвратилась в Англию, то была на грани нервного срыва и уединилась.
1 июля английское правительство, опасаясь возможной пресс-конференции Филби в Москве, от которой не ожидало ничего для себя хорошего, потребовало от нее официального заявления по делу мужа. В последовавшем затем коммюнике было сказано, что Филби действительно был «третьим человеком» в истории Берджесса – Маклина и еще «до 1946 года сотрудничал с русскими». Как раз в это время разразился скандал с Профьюмо, произведший шоковое воздействие на английскую общественность. В парламенте премьер-министр Гарольд Макмиллан и лидер лейбористов Гарольд Уилсон яростно скрестили шпаги. Из рядов оппозиции раздавались жесткие требования внести полную ясность в дело Филби, сопровождавшиеся выкриками, что Макмиллан либо мошенник, либо идиот, а может, то и другое сразу.
Премьер-министр, который из соображений секретности ничего не мог сказать в свое оправдание, лишь проговорил:
– Полагаю, что парламент представляет всю опасность ответа на подобные вопросы.
Однако только после того, как Макмиллан объяснил Уилсону всю деликатность этой аферы, тот заявил о готовности оппозиции прекратить публичные дискуссии, исходя из государственных интересов.
30 июля газета «Известия» сообщила, что Советский Союз предоставил Филби политическое убежище.
Когда Эдвард Шихен заканчивал в 1964 году подготовку этого рассказа к печати, он высказал предположения, которые были затем подтверждены целой серией статей, опубликованных двумя ведущими английскими газетными издательствами. В них, в частности, говорилось о том, с каким шумом приняли Филби в советском обществе.
Ныне уже не подвергается сомнению тот факт, что Ким вплоть до бегства Берджесса и Маклина считался весьма перспективным сотрудником британской секретной службы и при нормальных условиях вполне мог стать ее шефом. Если бы Берджесс и Маклин не навлекли на себя подозрений и Филби не пришлось обеспечить их бегство, поставив себя в критическое положение, ничто бы не помешало его дальнейшей блестящей карьере.
В этих статьях утверждалось, что кропотливый анализ материалов начала 60-х годов, проведенный специалистами контрразведки, позволяет сделать вывод, что Филби в течение долгого времени занимался шпионской деятельностью в пользу Советов, которая была внезапно прервана в Бейруте. Несмотря на все свое искусство убеждения, он не смог привести необходимых доводов, которые бы опровергли эти обвинения. (Имеется в виду допрос, учиненный ему сотрудниками службы безопасности в Бейруте, о чем говорилось выше.) И это обстоятельство побудило его к бегству.
Осенью 1967 года было опубликовано фото Кима на Красной площади, сделанное сыном, посетившим его в Москве. Тогда же прошел слух, будто бы он сказал парню:
– Теперь я нахожусь дома.
Случай с Филби показывает, что русские посчитали необходимым дать его делу огласку, поскольку бомба, как говорится, взорвалась и стали известны мельчайшие подробности. Пригласив его сына в Москву, они рассчитывали вбить еще один клин в англо-американское сотрудничество. Поэтому любая попытка открыть новую кампанию по делу Филби с взаимными обвинениями была бы только на руку нашему противнику.