Подойдя к лужайке, Дорис перелезла через верхнюю перекладину ограды, высоко закидывая ноги в камуфляжных рабочих штанах и ботинках со стальными набойками на мысках. Она тяжело дышала, лицо ее кривила гримаса.

– Ты ведь знаешь, почему я здесь, правда? – подойдя к нему, спросила она.

– Может быть, – уклончиво ответил Рэймонд, уперев взгляд в землю.

Резким движением она перекинула толстые косы за плечи и сменила одну гримасу на другую.

– Тогда скажи мне, есть какая-то вероятность того, чтоб ты перестал быть самовлюбленным придурком хоть на несколько часов? Только сегодня? Я не собираюсь с тобой пререкаться, но мне нужно, чтобы ты взял себя в руки.

Рэймонд присел на корточки, взял щепотку земли и растер ее между пальцами.

– Я только пытаюсь хранить верность своей судьбе, – сказал он. – Ты же это понимаешь.

– Это твоя судьба подсказывает, что теперь тебе надо быть идиотом? – спросила Дорис.

Ее слова слегка его задели, и он прикусил губу, чтоб не сказать ей об этом.

– Что именно ты хочешь, чтоб я сделал? – спросил он почти шепотом. – Честно говоря, я понятия об этом не имею. Просто ума не приложу.

Было ясно, что он нашел правильные слова. Дорис вздохнула и слегка смягчилась.

– Я хочу, чтоб ты наконец пришел в себя. Я хочу, чтоб ты снова стал порядочным человеком. Или тебе это так трудно? Представь себе, каково сейчас Глории.

Из загона для коз вышел Уэсли и оперся руками о верхнюю перекладину ограды. Потом сплюнул на землю.

– Что за шум, а драки нет? – спросил он.

– У нас разговор не для посторонних ушей, – холодно ответила Дорис.

Рэймонд вытер руки о штаны и встал.

– Вообще-то нам с Уэсом надо идти. Нас ждет кое-какая работа, – проговорил он, тщательно избегая взгляда Дорис.

Парень смахнул жирные волосы со лба.

– Да ну? А чего нам делать-то надо?

– Нам нужно до конца разобраться с последними окнами в теплице.

– Господи ты боже мой! – рявкнула Дорис. – Ты не можешь перестать из себя меня корежить, Рэймонд. Это займет несколько часов. Оставь окна на другой день.

– Почему? Я ведь не повитуха. Какой там от меня толк? Лучше я здесь останусь.

Дорис сощурила глаза до щелочек, потом снова широко их раскрыла.

– Ты не можешь оставить меня одну расхлебывать ту хрень, что сам сотворил. Я на это не подписывалась. Такого уговора не было.

– Ведь Клода здесь, разве не так? – сказал он. У подруги Глории был двухлетний сынишка, искусанный мошкарой серьезный мальчонка, который все лето подъедал что мог со всех тарелок и везде бегал голым – видимо, это был такой способ приучить его ходить на горшок. – Она тебе поможет. Разве не по этой самой причине она здесь осталась? – продолжил он свою мысль.

– Значит, на ней лежит за это ответственность? Или потому, что она женщина? Потому, что она мать? – Дорис в гневе сжимала и разжимала кулаки, ясно было, что внутри у нее все клокочет.

Вместо ответа Рэймонд удосужился лишь пожать плечами.

– Что-то я в толк не возьму. Из-за чего весь сыр-бор? – поинтересовался Уэсли.

– Глория рожает, – просветила его Дорис.

Парень насупился, потом повернул обветренное лицо к Рэймонду.

– А тебе какое до этого дело?

Рэймонд тряхнул головой.

– Иди в фургон, я скоро подойду, – отшил он парня.

Глядя на ковылявшего к грузовичку Уэсли, Дорис понизила голос и продолжила причитать:

– Поверить не могу, что ты позволил ему остаться. Есть в нем что-то противное. Мне не нравится, как он со мной разговаривает. И что это за ухмылка такая блудливая у него на роже? Он ко мне относится без всякого уважения.

– Он к тебе относится вполне уважительно. И что бы ты ни говорила, я просил Глорию уехать, а твое решение никогда не поддерживал, – пробубнил Рэймонд, прекрасно понимая, что два эти довода никак не пересекаются.