За завтраком Аната сообщила, что во сне снова разговаривала с сестрой. Бель обнаружила, что за стеной ее камеры кто-то живет, и они переговариваются стуками. Еще она занялась поисками острого предмета, которым можно было бы проломить или хотя бы продырявить стену. А кларкса у нее нет. Бель подозревает, что обо всех ее намерениях становится известно колдунам. Она боится, что ее соседа могут переселить в другое помещение.

− А насчет того, где она? – поинтересовался Иштер.

− В ее комнате нет окон, и она ничего не может нам полезного сообщить. И еще: ее глазами я видела комнату. Из мебели: стол, кресла и кровать. На полу пушистый ковер, а на стенах большие картины, какие принято развешивать в замках. Есть пара зеркал, но она боится в них заглядывать и потому перевернула их обратной стороной. Кроме этого есть допустимый минимум удобств. Еду ей приносит человек в красном плаще, но лицо его из капюшона Бель пока не удалось разглядеть.

− Пусть Бель попробует поговорить с ним или еще лучше сымитирует приступ эпилепсии или чего-нибудь в этом роде, − посоветовала я. – Интересно, как отреагируют колдуны.

− Это может быть опасно, − сказала Аната.

− Так или иначе, ее жизнь все равно висит на волоске.

Все были вынуждены со мной согласиться.

На ночь я не стала глотать капсулы от сна, решив, что этим способом я не смогу предотвратить убийства, лишь наврежу себе. Утешало то, что, по крайней мере, я буду в курсе злодейств, совершаемых против меня. И я должна попытаться разглядеть убийцу.

И поэтому бессонница этой ночью была занята кем другим.

***

Энтония Крозейронеп прогуливалась по саду. Сад располагался под огромным куполом, который подстраивал наружное освещение так, что преобразованный им солнечный свет становился удобен для роста растений. Сад плодоносил. На ветвях наливались соком плоды.

Она шла и знала, что у выхода ее ждет любимец Чоги – полуптица, полузаяц. Он по давней привычке ожидает от нее гостинца, и Энтония еще ни разу не обманула его ожиданий.

Муж ее улетел устраивать старшего сына в колледж. На этой планете учить детей было негде и нечему. Остальные дети находились под присмотром молодой служанки. Энтония знала, что муж неравнодушен к служанке, но ей было все равно. Она не держала в себе обиду и злость на мужа. Она давно поняла – его не переделаешь. И радовалась тому, что у нее есть увлечение. Без этого сада и детей она давно сошла бы с ума.

Чоги вопросительно защелкал клювом, заметив за стеной купола силуэт хозяйки. Он словно спрашивал, скоро ли она выйдет.

Энтония улыбнулась. Ей нравилось чувствовать, что кто-то в ней нуждается.

Женщина сорвала с дерева три яблока и не торопясь, направилась к выходу…

***

Я вдруг проснулась. В каюте было темно. Я прислушалась. Гульсияра продолжала спать. Значит, я не кричала.

Прислушавшись к тревожным чувствам внутри себя, я села и укуталась в одеяло. Тревога в душе усиливалась.

«Он ее убьет, − в отчаянии думала я, − он ее убьет. Что я ему сделала? Дарьян, почему ты молчишь? Он убивает… их! Что мне делать? Подскажи, умоляю…»

Но Дарьян молчал.

До утра я не сомкнула глаз.

Потом встала, накинула халат и вышла из каюты. Никто не мог меня понять. Как понять, что кроме боли чувствует человек, у которого каждый день отрезают какую-нибудь часть тела?

Мне хотелось забыться. Я вошла в солдатскую столовую и заглянула на кухню. Но там не нашлось того, чего я искала.

Случайно вспомнила о маршале.

Он находился в отсеке один. Сидел перед смотровым экраном и смотрел на звезды.

− Лануф, так рано, а ты уже на ногах, − удивленно проговорил он.

− А ты, что совсем не ложился?