Чем агрессивный чиновник-коррупционер отличается от бандита, вора, насильника или рэкетира? По сути, ничем. Отличие будет лежать в пределах латентного периода времени, по истечении которого негодяя поймают «за руку» и докажут его вину, накажут по всей строгости закона. То есть отличие чисто внешнее, техническое, не по существу личностной и духовной организации и сути человека. Дело лишь времени и подходящего случая, поскольку он становится преступником не в момент совершения преступления и даже не в момент планирования преступления, а гораздо раньше, именно тогда, когда в нём закладываются основные принципы некрофильной, агрессивной ориентации: «Бери от жизни всё».
Но не пойман – не вор, и наказывать кого-то только за одно намерение залезть в чужой карман никто не собирается, хотя на многочисленных современных ток-шоу многих телеканалов с удовольствием оценивают и осуждают «фигурантов дела», как говорится, «без суда и следствия». Своего рода самосуд. Пугает другое – с каким нахрапом, бесстыдством такие типы рвутся во власть, покупая «хлебное место» по приемлемой цене и переплавляя его в миллиарды украденных у государства и его граждан рублей. Связь обогащения преступным, коррупционным путём с властью рискнём описать в виде некоторого социально-экономического закона «деньги – власть – деньги плюс». Если деньги понимать как любое богатство (счёт в банке, акции, недвижимость и пр.), выборы в государственные органы власти стали чаще использоваться как выгодный коммерческий проект. Поэтому агрессивный тип чиновника – это потенциальный преступник. И пусть он недолго ходит на свободе. С пассивным типом поведения дело обстоит принципиально так же, разве что масштабы коррупции могут быть мельче в силу того, что в табели о рангах эти чиновники (они же коррупционеры) занимают нижние строчки. Ещё с царских времён чиновнику полагалось брать мзду – «по чину», а не больше. Таков был строгий порядок и уклад.
Агрессивность и война
Агрессия в масштабе государственных конфликтов есть не что иное, как насильственный захват чужой собственности: территории, ресурсов, имущества, денег, дешёвой рабочей силы и т. д. Разрушение – способ захвата власти и подавления сопротивления врага. Цель – нажива или террор.
А как же быть в том случае, когда речь идёт о войне с врагом, который по определению должен быть уничтожен, например, как завоеватель? И как в этом случае отнестись к таким побуждающим агрессивным чувствам, как чувство справедливого гнева, ненависти и мести? Можно ли, так сказать, из благих целей стать на время весьма агрессивным, чтобы дать отпор врагу? То есть разрушить его, смести с лица земли? Уничтожить его культуру? Но тогда защитник отечества становится «победителем-разрушителем», то есть таким же, по сути, агрессором, как и напавший, но впоследствии побеждённый неприятель. Оправдает ли его агрессию право называться народом-освободителем?
Здесь видятся две принципиально разные позиции. Одна из них – агрессивная, и тогда настоящий агрессор из «благих» побуждений отдаёт приказ сбросить на Хиросиму и Нагасаки атомную бомбу (США, август 1945 года, Япония). Но кому угрожали эти мирные японские города и мирные люди, за секунды превращённые в собственные тени, впечатанные в гранит городских зданий? И как тогда оправдать массовое, чудовищное и позорное уничтожение безоружных и беззащитных жителей, женщин, стариков и детей, заложников любой войны, заживо сожжённых вместе с родным городом?
Вторая позиция ассертивная. Суть её – принудить воинствующую сторону, врага, завоевателя и агрессора к миру, не прибегая к массовым разрушениям городов и деревень и не убивая их жителей и простых солдат армии другого государства. Чтобы сохранить самое ценное, что есть у каждого, – жизнь. И если мы не научились по достоинству ценить чужую жизнь, то мы одновременно не научились также ценить свою собственную жизнь, что неизбежно обрекает нас на саморазрушение и самоуничтожение, а в итоге – на историческое вымирание. И самой большой иллюзией некоторых современных политиков, политических и военных экспертов является убеждение, что их государства, народа это не коснётся. Все пропадут, а они останутся. При этом, как показывают данные социологического опроса (США), очень многие надеются и рассчитывают на превентивный атомный удар. И интересно было бы проанализировать, откуда эта иллюзия растёт и чем питается. Мы можем только предположить, что питает её всё то же зло – корысть и прибыль от роста бюджетных статей на вооружение и войну.