А война? Как хорошо, что ты о ней тоже ничего не знаешь! Особенно об ее изнаночной стороне: лжи, ненависти, предательстве, бездушии. Когда искалеченному пацану, еще вчерашнему школьнику, но с взглядом умудренного опытом старика, прошедшему Афган или Чечню, какой-нибудь чинуша, от которого и не зависит-то, по сути, ничего, нагло глядя в глаза, заявляет: «Я тебя туда не посылал»! Своего-то сынка тот всеми правдами-неправдами от армии отмажет. Ни за что не допустит отправки в этот ад. Потому и отношение такое скотское.
Но ты-то у меня точно к таким не относишься! Просто ты… ты у меня светлая, с чистой душой… И временами еще совсем наивная… Тебя можно только любить… и… беречь…
– Жора! А что это вы совсем ничего не едите? Не нравится что-то?
– Что вы, Нина Федоровна! Все изумительно вкусно! Просто в меня уже не лезет. Наелся деликатесов ваших – неделю можно к столу не подходить! И называйте меня, пожалуйста, на «ты», как Владимир Игнатьевич. Так намного проще и лучше. Договорились?
– Конечно! Но ты все равно поешь еще что-нибудь.
– Большое спасибо, но я хоть немного отдышусь. Такими темпами в одежду скоро влезать не буду…
– Ну передохни! А что просто так-то сидеть? Может, телевизор включим?
– Не надо, Нина, – вмешался Владимир Игнатьевич. – Давай отдохнем от этой болтологии. На работе наслушался. Жора, может сегодня споешь? Праздника нет, так что настроение никому не испортишь. Что скажешь?
И действительно, что сказать? Снова отказаться? Пожалуй, нет. Сегодня можно!
– Хорошо! Спою. Только артист из меня не очень. Для себя и друзей всегда только пел.
– Ну и что? Мы же не в консерватории. Нинуль, неси гитару…
Взяв инструмент, привычно пробежался по струнам. Нормально, не успели ослабнуть.
– А что сыграть-то, Владимир Игнатьевич?
Тот посмотрел на жену.
– Что-нибудь свое, Жора, – ответила она. – Остальное по радио или телевизору можно послушать.
Что бы такое выдать-то? Душевное что-то надо… О! Придумал! Еще в начале чеченской войны, в Грозном сочинил…
В памяти сразу всплыли новогодние события с девяносто четвертого на девяносто пятый год. Штурм Грозного… В аду, наверно, лучше, чем здесь. Грязные, обовшивевшие, замерзшие бойцы, закопченные в выхлопах солярки лица которых по цвету напоминали кирзовый сапог… На темном фоне лиц светятся усталые, много повидавшие глаза… Горит подбитая «броня», которую какой-то умник сунул в город без пехотного прикрытия… Выскакивающие из нее молодые пацаны, тут же попадающие под перекрестный огонь многочисленных снайперов…
Мастерство этих наемников вызывало уважение – на ходу умудрялись антенны радиостанций на бронетехнике отстреливать. Преимущественно женщины. Биатлонистки, в основном из Прибалтики… Потому и называли их «белыми колготками»[5], а вовсе не из-за того, что колготки у них были действительно белыми… Какие там, к черту, колготки? Камуфляж…
Довелось недавно посмотреть фильм Невзорова «Чистилище». Приблизительно так все оно и было. Даже натура подобрана исключительно! Очень похоже… Только действительность еще страшнее… Недаром кто-то неподалеку от железнодорожного вокзала, где в действительности погибла бившаяся двое с половиной суток в полном окружении сто тридцать первая Майкопская бригада, повесил самодельный плакат, на котором было написано черными буквами по белому: «Добро пожаловать в Ад!». Причем, «Ад» – красным, как кровью…
Вновь пробежал пальцами по струнам… Песня полилась как бы сама собой: