– Ты понесешь меня, бвана? – вежливо спросил Маниоро и, насмешливо улыбнувшись, добавил: – А ты не забываешь, что нас будут преследовать? И что, будешь нести меня все два дня? Ты это хочешь сказать? Я не ослышался?

– Да. Но может быть, мой умудренный опытом и остроумный сержант предложит лучший план? – вопросом на вопрос ответил Леон.

– Два дня! – Маниоро закатил глаза. – В таком случае мне стоит называть тебя лошадью.

Немного помолчали. Первым снова заговорил Леон:

– Говори же, о мудрейший. Дай совет.

Помолчав немного, Маниоро кивнул:

– Земля, на которой мы сейчас, принадлежит не нанди. Здесь пастбища моего народа. Эти подлые трусы вторглись во владения масаи.

Леон кивнул. На его карте границ, о которых говорил Маниоро, разумеется, не было, и в полученном им приказе ни о каких разграничениях речи не шло. Начальство, скорее всего, не имело ни малейшего представления о тонкостях межплеменного территориального размежевания, однако до начала восстания Леон не раз бывал в этих местах, когда их высылали в пешие патрули.

– Это я знаю – ты сам мне объяснял. А теперь расскажи, какой у тебя план.

– Если ты пойдешь к железной дороге…

Леон поднял руку:

– Ты хочешь сказать – если мы пойдем к железной дороге.

Маниоро едва заметно склонил голову в знак согласия:

– Если мы пойдем в том направлении, то покинем наши земли и углубимся во владения нанди. Они осмелеют и будут преследовать нас, как стая голодных гиен. А вот если двинемся по долине, – Маниоро указал подбородком на юг, – то останемся на земле масаи и каждый наш шаг будет добавлять страху в трусливые сердца нанди. Далеко они не пойдут – не осмелятся.

Леон, обдумав предложение сержанта, с сомнением покачал головой:

– На юге ничего нет, только лес и горы, а мне нужно поскорее доставить тебя к врачу, пока рана не загноилась. Тогда придется отрезать ногу.

– До маньяты[5], где живет моя мать, отсюда день пути, – сказал Маниоро.

Вот так сюрприз! На секунду Леон опешил – мысль о том, что у сержанта есть родители, почему-то не приходила ему в голову, – потом, оправившись от удивления, вздохнул:

– Ты не понял. Нам нужен доктор, человек, который сможет вытащить стрелу и не даст тебе умереть.

– Лучшего доктора, чем моя мать, здесь не найти. Она знаменитая шаманка, и ее знают все, от океана до больших озер. Она спасла сотни моранов, раненных копьем или стрелой или пострадавших от когтей льва. У нее есть снадобья, которые и не снились вашим белым докторам в Найроби.

Маниоро прислонился к стене. Кожа его приобрела нездоровый сероватый оттенок, и в запахе пота проступала неприятная, кисловато-тухлая нотка. Секунду-другую мужчины молча смотрели друг на друга, потом Леон кивнул:

– Ладно. Пойдем на юг, по долине. Тронемся, как только стемнеет, пока не взошла луна.

Маниоро снова выпрямился и, вытянув шею, поводил носом, как делает охотничий пес, улавливая далекий, едва различимый запах.

– Нет, бвана. Если пойдем, то выходить надо прямо сейчас. Ты разве не чувствуешь?

Леон втянул влажный солоноватый воздух.

– Дым, – прошептал он. – Эти свиньи решили выкурить нас отсюда. – Он посмотрел в окно. На плацу никого не было, но это не значило, что нанди ушли. Скорее всего, они уже подобрались к дому с тыльной стороны, где окон не было вовсе. Лейтенант взглянул на густую стену банановых пальм – листья едва заметно подрагивали под легким ветерком. – Ветер с востока, это нам на руку. – Он перевел взгляд на Маниоро. – Захватим только самое необходимое, ни унции лишней. Винтовки и патронташи придется оставить. Возьмем по штыку и по фляжке воды. Больше ничего. – С этими словами лейтенант связал три поясных ремня и перекинул петлю через голову на правое плечо. Потом подобрал фляжку, поднес к уху, встряхнул. – Меньше половины. – Он перелил воду из других фляжек в свою и Маниоро. – Что не влезло, выпьем сейчас.