Гонец усмотрел в этом свой шанс. Пока отец срывал злость на сыне, гонец шагнул в сторону, подхватил мой нож и ринулся на пьяного мерзавца.

Удар достиг цели. Отец Туты взвыл от боли, а мой нож, оказавшись в чужой руке, впервые обагрился кровью.

Но удар гонца оказался торопливым и непродуманным. Он не сумел по-настоящему использовать свое преимущество и все смазал. Я никак и ничем не мог ему помочь. Гонец ранил отца Туты в бедро, пропоров тунику. Хлынула кровь. И тем не менее отец Туты, пьяный, а теперь еще и раненый, был более опытным бойцом и лучше владел оружием. Превозмогая боль, он взмахнул мечом и двинулся на гонца.

Нанести второй удар гонец уже не сумел. Сопя от напряжения, отец Туты нанес первый удар – прямо в живот своему противнику. Движение и звук меча напомнили мне прачек, колотящих белье на берегу Нила. За первым ударом последовал второй. Гонец скрючился, кашляя и морщась от боли. Жить ему оставалось считаные минуты, однако отец Туты ударил его в третий раз, уже просто со злости.

Затем раненый пьяница повернулся ко мне. Нога у него была мокрой от собственной крови, а лезвие меча потемнело от крови гонца.

– Ты, глупый маленький подлец, – проверещал он.

Я не понимал, обращены ли эти слова ко мне или к Туте. Я инстинктивно попятился назад, споткнулся о лежащего Туту и растянулся рядом с ним на камнях.

Я смотрел на короткий меч, а отец Туты неумолимо приближался ко мне, волоча раненую ногу.

«Вот и все, – подумалось мне. – Вот оно, приближение неминуемой смерти». Мои мысли понеслись к Айе. Я вспомнил о матери и Сиве. Я уже не увижу ни дорогих мне людей, ни родного оазиса.

– Отец, не делай этого! – закричал Тута и заслонил меня собой, бросившись под меч, готовый вот-вот опуститься.

Хвала богам! Его отец успел отвести руку с мечом и пробормотал ругательство – предвестник сурового наказания, ожидавшего сына. Затем он оттащил Туту прочь, и мальчишка снова оказался на камнях. Его отец не отказался от намерения меня убить, однако Тута подарил мне драгоценные мгновения. Я успел вскочить на ноги, намереваясь защищаться.

– Эй, что тут происходит? – прокричал кто-то со стороны входа.

Отец Туты обернулся на крик, а я потянулся за своим ножом. Сюда шел один из театральных служителей, привлеченный шумом. Это вынудило отца Туты оставить мысль о расправе со мной. Досадливо бормоча проклятия, он поспешил к лежавшему гонцу, торопливо залез в его сумку и вытащил деньги, после чего схватил Туту и поволок к выходу. В этот момент оттуда показался служитель.

– Что за… – начал было он, но вид окровавленного меча заставил служителя вжаться в стену возле скамеек и беспрепятственно пропустить грабителя вместе с малолетним сообщником.

Я подобрался к гонцу. Присев на корточки, я дотронулся до его виска. На мокрой от крови тунике гонца зияли три дыры. Три колотые раны. Мне вспомнились эти удары – все три были нанесены гонцу по моей вине. Каким же дураком я оказался!

Гонец кашлял кровью. Глаза его стекленели. Я пощупал сердце. Оно еще билось, но совсем слабо. Трепыхалось, как раненая птица.

Он умрет здесь, в пустом театре. Я ненавидел то, что делаю, ставя свои потребности выше его последних мгновений. Я наклонился к гонцу:

– Прошу, скажи мне слова, что ты передал моему отцу.

Гонец умер у меня на глазах, но все же успел прошептать то злополучное послание.

Смысл его был мне непонятен.

Я сидел на каменном полу, переполненный гневом, досадой и ненавистью.

– Сейчас солдат приведу, а ты оставайся здесь, – крикнул мне театральный служитель.

Держи карман шире! Не обращая внимания на его крики, я бросился к проходу между ярусами и добрался до потолочных балок. Там, заметив выступ, я выбрался на крышу. Отсюда был виден весь Завти. Устроившись, как птица на насесте, я начал вглядываться в темные городские улицы.