– Эй, а как насчет нас? – возмутился разбойник с нагинатой.

– Точно, а может, нам хочется? – напирал тот, у которого было копье.

– За свою девственность она будет драться куда отчаянней, чем за быка, – вздохнул главарь. – Будем же благоразумны. Думаю, потерять такого красивого быка им будет уже достаточно тяжело.

У Ацуко гудело в ушах. Вдруг девушка осознала, что за последние несколько минут ее брат не проронил ни единого слова. Что-то тут было не так. Ибука был не из тех, кто позволяет противнику выбить его из колеи, каким бы тяжелым ни было положение. Его самоуверенность граничила с высокомерием, и какими бы ни были обстоятельства, за словом он в карман не лез. К тому же он прекрасно владел катаной – Ацуко не сомневалась, что он способен в одиночку расправиться с пятерыми разбойниками. Тогда почему же он молчал? Почему не ответил им едкой шуткой? Почему не успокоил сестру, когда главарь говорил о разбое, об изнасиловании и она чувствовала, как ее охватывает ужас?

Ацуко украдкой бросила на брата взгляд, и ее сердце пропустило удар. Ибука был бледен как полотно. Руки, сжимавшие катану, дрожали, и клинок поник вперед – как далеко это жалкое зрелище было от идеальной низкой стойки, которую обычно принимал ее брат! На лбу у него выступила испарина, взгляд был опущен, будто он уже проиграл. На штанах расплывалось пятно мочи.

– Ибука, что ты стоишь? – вскричала Ацуко, не успев подумать. – Мы можем с ними сразиться!

– Похоже, брат с тобой не согласен, – усмехнулся главарь, раскручивая свою катану. – На самом деле, он, похоже, с минуты на минуту потеряет сознание. Определенно, мы живем в интереснейшее время: у женщин нынче храбрости больше, чем у мужчин, но куда меньше ума. Давайте же, оставьте быка нам и бегите себе прочь, поджав хвосты, в третий раз предлагать не станем.

– Возможно… возможно, нам надо сделать, как они говорят, – пробормотал Ибука, не смея взглянуть сестре в глаза. – В конце концов, это же просто бык.

– Просто бык… – повторила Ацуко, не в силах поверить своим ушам. – Да не в нем же дело! Нельзя этого так оставлять! Что бы сказал отец?

Главарь бандитов, стоящий перед ней, с многозначительным видом потер промежность.

– Я передумал. Этот твой колючий нрав будоражит мне кровь. Раз уж ты отказываешься слушать голос разума, мы сделаем тебя женщиной.

– Точно! Чур я – первый! – вскричал разбойник в подвязанных латах.

– Почему это ты всегда первый?! – встрял тот, у которого в руках была нагината.

– Потому что иначе я тебе все кости переломаю.

Ацуко снова поглядела на брата. Он ведь обязательно поможет ей. Обязательно. Это же ее брат. Реинкарнация Миямото Мусаси. Самый многообещающий фехтовальщик в Айдзу. Но он так и остался стоять на месте, без единого движения, и по щекам у него текли слезы.

Девушка почувствовала, как ее поглощает волна отвращения и, неожиданно для нее самой, – гнева. Всепоглощающего гнева. Мир был несправедлив. Ничто в нем не имело смысла. Она не потерпит того, чтобы ей навязали мужа на обеде в доме даймё. Она не потерпит, чтобы ее изнасиловали на горной дороге. Она не потерпит попытки отобрать у нее катану. Она не потерпит вида брата, который лишь вздыхает да переминается с ноги на ногу.

Прежде чем Ацуко успела подумать о чем-то еще или хотя бы спросить себя, насколько это вообще дельная мысль, годы тренировок взяли свое – и она бросилась вперед. Без лишних размышлений она нанесла цуки в горло главарю разбойников и была поражена тем, что тот не уклонился и даже не попытался парировать удар. Скорость реакции парня была далека от той, что проявлял на тренировках Ибука – он даже не успел заметить удара, который оборвал его жизнь. Кровь брызнула ключом, красная-красная, и было ее много, очень много. За какую-то долю секунды Ацуко перепачкалась и вымокла с головы до ног. Ее рот все еще был открыт в яростном воинственном крике, и она почувствовала на языке острый металлический привкус.