– Что еще?

Горе-налетчик по неосторожности провел по губам языком и, скривившись, был вынужден сплюнуть, чтобы как-то избавиться от послевкусия.

– Что еще? – строго повторил Теодор.

– Дождаться, когда они спешатся, – тревожно зачастил Гавино, – и наброситься на главного из них. Только на него одного: он и был для нас целью.

Тут вмешался я:

– Откуда вы знали, кто именно среди них главный?

Наша жертва поглядела на меня покрасневшими, слезящимися глазами:

– Он один был такой… весь важнеющий, в золотом шитье. У него и шапка была не как у остальных – такая высокая, все равно что серебряная.

– И этого хватило, чтобы из всех выделить именно его? – спросил я.

– Так ведь дело-то нехитрое! – затравленно осклабился разбойник. – У остальных-то просто дурацкие шапочки, лиловенькие. А двое так и вовсе были затрапезники.

– Какие еще были у вас указания? – возобновил дознание Теодор.

– Нам посулили надбавку – точнее, тому, кто выколет ему глаза и отрежет язык.

Гавино закашлялся – кашель вырывался из его горла надрывными спазмами, и казалось, что он подавился или что его сейчас вырвет.

– Довольно. – Мой спутник с мрачным видом залепил ему оплеуху. – Не трать мое время. Рассказывай, что было дальше.

– Мы сделали, как нам было велено: сбили его с ног, немного почиркали ножичком, ну а затем бросили его в ближней церкви.

– А затем?

– Взяли свои деньги и ушли. А меховую шляпу больше не видали.

– Что еще за шляпу?

– Да того оглоеда, что появился и дал нам последние наказы. Долговязый такой и в меховой шляпе – вид, как у полоумного.

– И сколько же вам дали? – спросил я.

– Да негусто, – не замедлил с ответом Гавино. Похоже, он уже понемногу очухивался и вновь принимал строптивый вид.

Что-то подсказало мне задать еще один вопрос:

– Та золотая пряжка, видимо, составила хорошую цену?

Гавино, по недомыслию, заартачился:

– Тоже мне цена, за какую-то там бляху!

На этом он и попался. Теодор снова ухватил его за лодыжки и стал поднимать.

– Стой! – забеспокоился разбойник. – Та бляха – совсем иное дело!

Мой помощник уронил его обратно на кровать.

– Объясни, – потребовал он.

– Мы с ребятами решили, что нам недодали. Подумали взять надбавку за свои труды. Если уж брать, то с того, с кого нам по праву причитается.

– И с кого же именно? – слегка опешил я.

– А с тех толстосумов, которых мы перед этим отогнали.

– Но ты же сказал, что вы не знали, кто они, – угрожающе заметил Теодор.

– Это пока мы не сделали работу, – пояснил Гавино. – А затем Беппо сказал, что тот поп, которому мы намяли бока, был на самом деле Папой.

Он нервно шмыгнул носом.

– Но ведь вы должны были узнать его по внешности, – ухватился я за пришедшую мне в голову мысль. – Это же Папа!

– Да мне без разницы! Я в церковь не ходок. А те попы были все такие выхохленные со своими шляпами, мантиями да каменьями – поди разбери, кто из них кто!

– Вернемся к золотой бляхе! – рыкнул Теодор. – Где ты ее раздобыл?

– Беппо сказал, что знает, где живет один из тех остальных.

– Вот как? Который же именно?

– Ну этот, тоже из расфуфыренных. Мы прикинули, что он побежал за подмогой, а потому у него в доме сейчас все двери настежь. Беппо знал, куда идти, и знал, что там есть чем поживиться. Сам он уже успел напялить на себя крест с каменьями, на золотой цепи. Как раз с того расфуфыренного и сорвал.

– А что потом?

– Отправились все к дому того святоши и нагнали страху на слуг. Те побоялись нас остановить. Мы забрались внутрь и похватали что подвернулось под руку. Мне вот досталась та бляха. Остальные тоже не зря сходили: в сравнении с изначальным кушем вышло сам-два.

Теодор поворотился ко мне: