– Ты тоже не особо изменился, – сказал я ему. – И как так сложилось, что ты по-прежнему занимаешь эту великолепную виллу?

Я приязненно оглядел комнату. Стены ее были расписаны оригинальными фресками – беспечными сценами из сельской жизни: поля, коровки-овечки, сбор урожая…

– Когда я последний раз был в Риме, ты вздыхал, что пользование этим роскошным домом тебе дано лишь на время, так как прежний хозяин пожертвовал его Церкви, так что быть ему вскорости монашеской обителью, – напомнил я бывшему сановнику.

Тот улыбнулся с лисьим лукавством:

– Бывает, знаешь ли, что время ползет черепахой. И ничто не становится столь постоянным, как временное. Эти скриниарии – чернильные души в папском секретариате – все не могут разыскать документ, позволивший мне занять это здание. Ну а пока они этого не сделают – или хотя бы не раздобудут достоверной копии, – выселить меня отсюда они не могут.

Меня отчего-то щекотнуло подозрение, что сей судьбоносный документ благополучно засунут куда-нибудь в тайничок прямо в этой комнате, где мы сейчас стоим.

Павел, оглядывая меня с прищуркой, чуть накренил голову:

– Ну а какими же ветрами, Зигвульф, занесло тебя сюда? Наверное, что-нибудь, связанное с нашим общим знакомым? Я слышал, он вышел в епископы… кажется, Тура?

– Косвенно Алкуин действительно стоит за моим визитом, – чистосердечно признался я, как бы невзначай бросая взгляд на открытый вход в переднюю.

Мой товарищ намек понял и, подойдя к массивной двери, захлопнул ее, после чего возвратился и жестом указал на второй стул возле стола:

– Присаживайся, друг мой.

– Мне тут сказали, ты уже больше не номенклатор? – сев, деликатно поинтересовался я.

– Был им, но, как видишь, отправлен в отставку Папой Львом вскоре после его избрания. Разумеется, у него на эту должность имелся свой человек. Ну а я, понятное дело, не роптал. Так уж заведено в среде папских канцеляристов.

– А скажи мне, – спросил я напрямик, – каков он, Папа Лев?

Брови Павла подались в стороны. Он поглядел на меня обволакивающим взглядом.

– Каков? – переспросил он. – Да ничего особенного и не скажешь. На вид человек невзрачный и посредственный. Но хитрый. А стало быть, недруги его недооценивают.

– Я слышал, в благородных семействах Рима он непопулярен.

– Это как-то связано с твоим прибытием сюда? – Старый знакомый чуть подался ко мне на своем стуле. В его голосе неожиданно прорезались резкие нотки. – Герцоги, графы и прочая знать Льва весьма недолюбливают – более того, презирают, поскольку он не из их числа. В папскую администрацию он пролез, будучи еще скромным молодым алтарником, но постепенно пробрался на самый верх, усадив свой плебейский зад на трон святого Петра.

– Как же ему это удалось? – удивился я. – Неужели аристократии Рима не хватило сил преградить ему дорогу?

Павел, сменив позу, откинулся на спинку стула:

– Для них этот ловкач оказался слишком проворен. Избрался на престол спустя всего сутки после кончины своего предшественника. – Бывший номенклатор смешливо фыркнул: – Почву подготовил, как надо. И проголосовали за него почти единогласно. Должно быть, он вложил в это немало средств.

– То есть он скупил голоса?

– Ну а как иначе? – хмыкнул Павел. – Годы ушли на то, чтобы ключевые места в его канцелярии заняли палатинцы[4], ну, а если не персоны из самого Латеранского дворца[5], то, во всяком случае, те из них, кто за свое продвижение отсыпал ему преизрядные суммы. А потому, когда дело дошло до выборов, они не захотели лишиться своих вложений и быть выставленными из канцелярии Папой, не получившим от них достаточной, по его разумению, мзды.