Гунн разве что умел хорошо варить отвары и делать полезные обезболивающие мази. Пожалуй, именно за это его здесь и ценили.

– А ты счастливчик, да? – хмыкнул Гунн, глянув на Луку, точнее, на его раны и шрамы, покрывающие тощее тело: ссадины, порезы и синяки будто бы стали неотъемлемой частью его самого. Рана на груди до сих пор кровоточила. Была широкой, но не глубокой. Стоило промыть и зашить. – Это те парни тебя так?

– Один пошел в лоб, второй подкрался со спины, – тихо сообщил Лука. Когда он говорил, выпирающие ребра ходили под кожей. – Второго я не заметил, но успел увернуться.

– За что они тебя так?

– У меня полно врагов. – Мужчина явно недоговаривал.

– Враги, значит…

Промыть и зашить рану не составило труда – «волшебные» ерруанские мази сделали свое дело. Пока ловкая игла стягивала края раны, Лука молча изучал высокий свод шатра, где танцевали тени. По лицу сложно было понять, о чем он думает. Да и разговаривал он с явной неохотой.

– Женат? – невзначай поинтересовался лекарь.

На родине Гунна пары, решившиеся создать семью, рисовали в районе ключиц одинаковые татуировки, но здесь, на Севере, как он успел понять, вместо татуировок люди носили особенные браслеты. На руке у чужака блестел браслет из железных пластин и затупленных наконечников стрел.

– Был, – тягостно выдавил из себя Лука и замолчал.

– Позволишь? – Гунн, недолго думая, взял ножницы и срезал украшение. Чужак не сопротивлялся. – Не стоит сковывать себя дурными воспоминаниями. И тем более о них сожалеть.

Северянин кивнул. Не то в знак благодарности, не то соглашаясь со словами ерруанца.

– А с ногой что? Я видел, ты хромаешь.

– Я упал. Заживет.

Гунн с сомнением оглядел пациента. Хотел уже послать его к остальным, упиваться брагой для лучшего сна, но тут его взгляд зацепился за выпуклую черно-синюю вену, виднеющуюся под коленом через дырку на рваных штанах.

– Упаси тебя боги! – воскликнул он. – А это еще что?

Лука резко сел и недовольно скорчился, оскалив зубы.

– Показывай, – грозно потребовал Гунн. – Закатай штанину.

Смятение в глазах Луки говорило, что в нем борются все «за» и «против». Ерруанец заметил, как у того задрожали руки, а взгляд заметался из стороны в сторону в поисках топора. Но затем что-то заставило его успокоиться: северянин тяжело выдохнул и смиренно подчинился воле лекаря.

На его голени рубцевался рваный звериный укус, неестественно черный, как сама Бездна, а от него, как щупальца осьминога, расползались темные витиеватые вены.

Лука был готов откусить себе язык, лишь бы не произносить этого слова. На его лицо легла тень отчаяния и страха.

– Это… Проклятие.

Вопреки желанию, Гунн не отпрянул:

– Выглядит скверно. – Ерруанец покачал головой, изучая уродливое увечье. – Как давно?

Каждое слово давалось северянину нелегко – их словно щипцами вытаскивали. Лука кривился и скалился, будто бы воспоминания доставляли ему боль:

– Несколько месяцев назад, когда листва с деревьев опала.

– Это из-за него за тобой охотятся люди?

– Да.

– Скверно, – повторил Гунн и потянулся к поклаже за трубкой, набитой табаком. От этого зрелища ему захотелось курить. Он за свою жизнь перевидал множество ран, но эта оказалась самой омерзительной и страшной.

Лука спрятал проклятую метку и обменялся с Гунном взглядами. Теперь настала его очередь задавать вопросы:

– Как думаешь, от этого есть лекарство?

– Имеешь в виду, можно ли избавиться от проклятия? – Ерруанец затянулся едким дымом. Затем предложил трубку Луке.

– Точно. – Тот не отказался.

– Я не знаю… Но я слышал множество легенд о таких, как ты. Особенно у себя дома, на островах. Говорят, что вы дети Отца Хаоса и Порядка. Дети раздора. – Гунн не смог скрыть ухмылки, когда Лука закашлялся от первой же затяжки. – Я должен обсудить это с духами. Завтра, скорее всего, я смогу дать тебе ответ.