Все это было не похоже на стандартные операции программы, призванной помогать безграмотным и тем, кого Бог обделил интеллектом. Нужно создать такой сложный процесс, который будет индивидуально подбирать коррекцию для сотен миллионов людей, учитывая опыт общения и характер межличностных отношений. Пугала безальтернативность исправлений, Марк пытался отредактировать некоторые, но результат всегда был такой, какой нужен. Нужен ему, но не сейчас, следовательно, нужен мессенджеру. Плюсов, впрочем, было намного больше. Во-первых, при ошибке в имени мессенджер вставлял правильное – больше не будет ссор между любовниками. Во-вторых, можно что угодно писать пьяным, злым – мессенджер выстраивал речь в обычной стилистике. В-третьих, мессенджер, как оказалось, обладал более богатым словарным запасом, чем Марк, что несколько украсило лексикон, используемый им в сети, – может быть, за человека начнут принимать.

С увеличением долготы дня качество и возможности мессенджера постепенно увеличивались, теперь он мог вести полудиалог по всем вопросам. Оставалось только давать вектор, печатать тезисы, основные слова, мессенджер сам выстраивал вокруг них паутину смыслов, ошибаясь очень редко. Дошло до того, что Марк мог перед переводом телефона на авиарежим накидать порядочно осколков предложений, разграничив их точками, а там мессенджер дописывал самостоятельно.

Подобное решение вылезло и на главную страницу социальной сети, в комментарии. Нужно было только в ответе отмечать адресата, и тогда алгоритм считывал сам пост и понимал уровень дискуссии, ведя канву беседы Марка как по писаному. Появилась возможность и менять тональность диалога, акцентируя её специальными маленькими схематичными смайликами, которые оставались невидимыми для собеседника. Но программа их учитывала и вставляла необходимые обороты.

Проминая диван с упорством, достойным Сизифа, Марк открывал все новые и новые грани растущего кремниевого интеллекта, отмечая его непокорную готовность как к взаимодействию, так и к коррекции поведения. Если на начальном этапе правки были окончательными и не подлежали обжалованию, то сейчас стало возможным настроить градацию в пределах эмоционального фона и забить словарик черным списком слов.

Мудрым и дальновидным решением было настроить все рабочие контакты, которые частично велись в Facebook’е. Полноценная дискуссия пока не получалась, но движение вперед к простому человеческому общению было очевидным, и составлять слова в короткие осмысленные предложения уже получалось. И теперь, о боги, и мессенджер, и аккаунт могли самостоятельно отвечать на простые вопросы, требующие однозначных ответов вроде «да» или «нет», причем совершенно верно угадывали то, как бы ответил сам Марк.

Забежал Славик, постоялец, въехавший год назад в нехорошую квартиру на пятом этаже, откуда с завидной периодичностью выносили кого-нибудь вперед ногами, – то газом отравятся, то упадут из окна, то умрут, улыбаясь, во сне. Но Славик держался, из-за чего заслужил славу черта и даже самого дьявола среди бабулек, не умевших простить другим умение жить.

Среднего роста, почти идеально квадратный, Славик был до ужаса архетипичным «ботаником». Стыдливо и боязливо бегающий взгляд, руки по швам, постоянно мнущие неглаженые брюки, толстенные очки, сальные редкие волосы цвета загнивающего льна, уложенные в пробор, – любой прохожий подсознательно хотел подойти и отшакалить у него деньжат или треснуть по затылку. Но все это только до того момента, как он снимал очки. За этими признаками интеллигентности проступала бандитская рожа с носом картошкой и маленькими красноватыми глазками как у бультерьера. Без очков Славик совершенно спокойно мог ходить ночью за пивом в ларек, окруженный подвыпившей местной блататой, уважительно расступавшейся при виде геометрически правильного тела Славика, без очков его любили девушки и боялись бабки, без очков в трамвае к нему не подходил кондуктор. Однажды Славик по забывчивости зашел без очков к шефу и получил квартальную премию. Осложняло все это великолепие то, что без очков Славик видел немногим дальше вытянутой руки, да и то как в дымке.